Мотобот. Траверз Поста святой Ольги. Сумрачное, серо-зеленое море, в лицо хлещет солеными брызгами ветер. Погода не сказать что хорошая. Мотобот, перегруженный за ватерлинию, стоит носом к волне, идет малым, когда идет особо сильная волна – вода перекатывается с носа до самой кормы. Прохладная, соленая стихия обитания «морских львов» – диверсантов-подводников.
Мичмана и старшины – настоящие, с острова Русский, живые, во плоти, – надев свои акваланги, проверяют акваланги курсантов. За каждым закреплен свой курсант, каждый идет в паре, отвечает за своего курсанта – иначе нельзя, сдуру кессонку [11]только так можно схватить. Море шуток не любит и не воспринимает.
Гардемарин Островский идет в паре с мичманом Тишко – белозубый, как и все боевые пловцы [12], он проверяет в последний раз регуляторы смеси на аппарате гардемарина.
– Во-о-от так. Лучше два раза перепроверить, чем потом в госпитале с кессонкой валяться. Сколько будет твоя декомпрессия при погружении на сотку на пятнадцати метрах?
– Четыре минуты по таблице Хана, господин мичман!
– Молодец. А смесь?
– Двенадцать на пятьдесят шесть!
– Снова молодец. Но лучше на такую глубину не лазать. Не хрен там делать.
И мичман задорно подмигивает.
– Двинем сегодня на спуск?
– А командование?
– А хрен с ним… Все равно вертолет раньше двадцати двух не придет.
На заливаемую солеными потоками воды палубу выходит старший инструктор Безбородько, он обладает каким-то поразительным умением держаться на палубе раскачивающегося мотобота без рук. В руках – мегафон.
– Личному составу – на исходные! – раздается над волнующимся морем.
Маску на рожу, регулятор в крайнее положение – смесь пошла, ты уже на «искусственном дыхании». Слегка закладывает уши. Чуть ли не ползком гардемарины перебираются к своим инструкторам – те уже сидят на бортах мотобота, спинами к морю. Все это сильно напоминает, как птицы садятся на провода, собираются на них перед тем, как лететь в дальние края. Чтобы не вывалиться так за борт, тем более что полные баллоны тянут тебя в бездну, а мотобот шатает, – курсанты держатся изо всех сил.
– Сброс!
Мгновение полета – и прохладная пучина принимает их в свои объятья.
Лазаревская. Спуск к порту, к спортивной гавани. Гомон, пахнет рыбой, как и во всем Владивостоке. Полно рыбных кафе, икрой здесь можно разжиться по цене в три, а в сезон – в двадцать раз дешевле, чем в Санкт-Петербурге. Много машин, если подняться повыше, то будет виден громадный мост адмирала Макарова – мост на остров Русский. С тех пор как его проложили, там полный бардак и рассекречивание объектов, принадлежащих диверсионной службе Флота Тихого океана. Полным ходом строится еще одна база как раз рядом с Постом святой Ольги, это оттуда они сегодня ходили в море.
Гардемарин вместе с мичманом сегодня – по выходной форме, гардемарину она не положена, но баталер сварганил, у хорошего баталера всегда найдется запас. Форма – это одно из непременных условий, без нее на спуске ловить нечего. Второе непременное условие – это хорошо подвешенный язык и богатое воображение.
Рядом – две барышни, обеим – лет по шестнадцать. Последний курс гимназии. Прямо в форме – темно-синие платьица, белые носочки. В руках у дам китайские коктейли, их «устроил» хорошо все понимающий Ван – хозяин сего почтенного заведения, из-за этих коктейлей в его заведении всегда не протолкнуться – и все парами. Все дело в том, что пьется коктейль как легкое вино, а вот последствия от него куда серьезнее. Мичман предупредил своего молодого, неопытного напарника, чтобы больше четверти стакана он ни в коем случае не пил, а при необходимости – незаметно отливал, и даже показал, как это незаметно делать. Сказал он и еще кое-что, что я здесь приводить не буду – уши повянут, если вы, конечно, не моряк.
Сегодня мичман в ударе – барышни зачарованно внимают его рассказу о «крайнем» заходе в Токио, как он попал в дурной квартал и еле выбрался оттуда, преследуемый разъяренными якудза, японскими бандитами. Корабль уже отвалил от пристани, и ему пришлось прыгать в воду – и там отдали шторм-трап и подняли его – все это под пулями. Ну и… комендоры корабля внакладе тоже не остались. Гардемарин Островский уже достаточно «в теме» по флотским делам, чтобы понять – мичман врет. Но красиво врет!
Мичман дважды кашляет – готовность. Предложить барышням прогуляться по набережной должен именно он, у него еще полудетское лицо, и его приглашение не вызовет подозрений, не то что приглашение взрослого мужика. С набережной можно сойти на пляж – а там и домики купальные на самом краю есть. Пустые…
Ночь. Свет фонарей на мокром песке, крики. Тяжелое дыхание и вязкий сырой песок под ногами…
– Падлы… Давай, салага, туда… Бегом!
– Господин мичман, я китель забыл.
– Черт… Поздно уже, побежали…
С обратной стороны, у мыса, по заброшенной дороге продвигается внедорожник, фара-искатель жадно шарит по пляжу. Сине-красная круговерть над кабиной.
– А, черт…
Мичман остановился так, что песок полетел, затравленно глянул на полицейский внедорожник. Путь к пригороду был перекрыт.
– Ну, салага, сдаемся? Или еще повоюем?
Гардемарин Островский сел на песок рядом, тяжело дыша. Безумие какое-то, вторая в его жизни девчонка – и тут такое. Собственные полицейские их травят, как волков.
– Что скажешь?
– Воюем…
Луч мазнул краем по ним, прошел мимо. Потом остановился – и хищно метнулся к ним.
– Вон они!
Гардемарин Островский затравленно глянул на далекие огни острова Русский. И – отчаянно бросился в воду.
– Вот следы, господин исправник.
Толстый, карикатурно усатый исправник присел на мокром песке, зачем-то потрогал вмятины от ног руками. Проследил их взглядом – до кромки воды.
– Ушли, сукины дети. По воде ушли… – раздосадованно сказал он.
К группе полицейских и служителей пляжа подбежал молодой, курносый жандарм, на коротком поводке у него нервничала овчарка.
– Господин исправник…
– Поздно… – сказал огорченно исправник проводнику СРС [13], – если, конечно, твоя псина с воды не умеет следы читать. Пойдемте.
Остров Русский…
Твердыня, прикрывающая Владивосток с моря, больше половины которой отдано в распоряжение флота. В тридцатые тут были поставлены орудия береговой обороны, сейчас их не было – но остров не был демилитаризован, как на том настаивали японцы. Постоянно велись какие-то работы, копались новые тоннели и подземные казематы, все они были способны выдержать падение самой мощной авиабомбы или удар оружия главного калибра Японского императорского флота. На острове Русский – пока что основная база диверсионной службы Тихоокеанского Его Императорского Величества флота.
Третий уровень. Двадцать восемь метров под землей, бункер – старый, пятидесятых годов постройки, если даже и не более раннего периода. Дверь, выкрашенная корабельной серой масляной краской. Неистребимая затхлая сырость внутри, давящая со всех сторон теснота. Крепкая и бесхитростная мебель. Лампы-плафоны в решетках. Андреевский флаг в углу, в подставке для знамени, портрет Его Величества на стене в дешевой рамке. Корзина для мусора, сделанная из стреляной гильзы шестнадцатидюймового калибра. Еще одна обрезанная гильза – подставка для письменных принадлежностей.
Капитан второго ранга Борисюк, сидя за столом, мрачно смотрит на вытянувшегося перед ним по стойке смирно гардемарина Островского. Чуть в стороне, в такой же стойке, – начальник учебного курса, ему тоже отвечать за подчиненного.
– Орлы! – как бы в раздумье говорит он. – Соколы ясные!
Гардемарин молчит, он уже усвоил – не стоит сразу отвечать на вопросы начальства, что заданные, что незаданные. Молчи – и целее будешь.
– Ну… то, что вы с дамами познакомились на Спуске – это я понимаю, сам когда-то таким был. Пусть одна из них и несовершеннолетняя. Хорошо, пусть так, про это мы забудем. Но зачем вам понадобилось взламывать чужой пляжный домик, скажите мне на милость? Ума не хватило дам в нумера отвести?