А вот если бы этот вопрос не пришел Селду в голову первым по умолчанию (потому что а как же иначе-то?) — он вообще не мог бы считаться хорошим копом. Ни в своих глазах, ни в глазах Дживса или Ларта, а что там по этому поводу думает Шеф — никому из них было не интересно.
— Вставай. Пошли.
Офис «DEX-компани» — не военная база. Киборг с тем боевым опытом, что имелся у Сволоча, уйдет оттуда влегкую. Особенно — если не будет стараться избегать так называемых сопутствующих потерь. И оставалось только уповать на то, что у этой конкретной взятой за шкирку сволочи всегда было довольно странное и нетипичное для киборга предубеждение против этих самых потерь. Даже во время боя. Даже среди лиц, и отдаленно не подпадающих под категорию охраняемых объектов. В конце концов, он тоже был хорошим копом...
Был. И будет.
Дживс оттолкнулся от ствола, выдрал ногу из грязи (стоило остановиться — как начинало засасывать). Пошел в сторону просвета между деревьями. Жаль, что сразу не выломал палку, было бы удобнее. А сейчас уже смысла нет. Потому что вот она, дорога. И фургончик, явно не просто так помигивающий фарами у обочины.
Двери лифта с шипеньем втянулись в пазы, и Гарик шагнул в холл десятого этажа, небрежно отмахнувшись жетоном «DEX-компани» в сторону поста дежурного опера. В центральном полицейском участке Новобокайды Гарику ранее бывать не доводилось, но ни спрашивать дорогу, ни даже просто осматриваться он не стал. Умному человеку это ни к чему, а Гарик был очень умным. Планировка стандартная, тот, кто видел один полицейский участок, видел их все. Чего тут рассматривать? Чахлые пыльные фикусы-традесканции по углам? Жалкую доску почета «лучший коп недели-месяца-года»? Жалкую стенгазетку с убогими шуточками про коллег и осторожными — про начальство? Скука.
Люди вообще по большей части оказывались скучны и убоги, стоило познакомиться с любым из них чуть ближе простого «привет-как-дела». Работать с ними было неинтересно, общаться противно, соперничать глупо. Ну какие из них соперники? Детский садик. Собственно, именно в детском саду Гарик и понял впервые, насколько смешны и глупы люди в целом и его сверстники в частности — когда пытался объяснить согруппнику, которого по неизжитой тогда еще детской наивности и веры в лучшее почитал другом, принцип работы радиоуправляемого флайера.
Гарику тогда было чуть больше трех, его другу, чье имя он уже не помнил, — почти четыре. Но этот так называемый друг так и не смог совместить в своем убогом мозгу игрушку и управляющий ею планшет. Несмотря на то, что Гарик ничего не говорил ни о компенсаторе гравитации, ни об электрических цепях или электромагнитном диполе — только о джойстике, которым можно было направлять модель в разные стороны, и кнопочке, интенсивностью и глубиной нажатия на которую регулировались высота и скорость полета.
Друг внимательно выслушал подробнейшую инструкцию, сурово супя светлые бровки, потом взял флайер за крышу всей пятерней и, игнорируя планшет, повез машинку сначала по полу, потом по стене, сопровождая это действие ритмичными подвываниями «вжжжиу-вжжжиу», долженствующими изображать звук мотора. Вот тогда-то ошеломленный Гарик и понял, что люди — идиоты. А еще через некоторое время убедился, что это состояние не проходит с возрастом. И продолжал с мрачным удовлетворением убеждаться снова и снова на всем протяжении своей жизни.
Киборги, особенно сорванные, — дело совсем другое, они таили в себе множество неожиданностей и сюрпризов. Работа с таким богатым материалом стимулировала творческий подход, будила любопытство и могла доставить массу дополнительного удовольствия человеку, понимающему кое в чем толк и имеющему определенные склонности, — а Гарик был именно из таких. Работать с киборгами Гарику нравилось.
Во-первых, к поисковому исследовательскому азарту добавляется адреналин: стоит чуть не уследить или дать немножечко нечеткий приказ — и все, пиши пропало, весь кайф мимо, клубничный джем ползет по рельсам, и под балконом два прекрасных тона: на сером красное, смесь мозга и бетона. Приятное зрелище разве что для художника-абстракциониста, для кибернета же обида и облом по всем статьям. Когда еще в следующий раз попадется такая лакомая няша, настоящий сорванный бондик? Ну конфетка же просто, аж штекера чешутся! Ай, какая конфетка...
Во-вторых, сопротивление. Сорванные всегда сопротивляются. Даже когда понимают, что бесполезно. Даже когда убеждаются, что нет смысла и сопротивлением только делают себе же хуже и больнее. Все равно. Мечутся до последнего, ищут лазейку. Даже когда им все-все-все уже объяснишь. Причем искренне объяснишь, Гарик интересовался процентами искренности каждый раз — и убеждался, что очень-таки даже, редко когда ниже 80% выдавал и вполне заслуженно гордился своей честностью. И каждый раз искренне радовался тому, что сорванные все равно не верили.
Со стороны людей подобное поведение было бы еще одним подтверждением присущей всем представителям рода человеческого махровой и неистребимой глупости. Что само по себе скучно и неинтересно. Со стороны киборгов же это гарантировало несколько приятных часов активной борьбы. С неизбежной, конечно же, победой Гарика в финале. О, как же Гарик любил эти моменты — когда до очередного сорванного наконец-то доходила истина и он понимал, до печенок своих кибернетических, до мозжечка, до копчика понимал — что Гарик был прав. И все теперь будет именно так, как им, Гариком, было сказано. И никак иначе. И никаких лазеек. Никаких уверток. Баста, карапузики! Гейм овер.
О, как меняются у них в этот момент лица! Как идет трещинами маска правильного манекена, как разлетается вдребезги стекло застывшего взгляда, их же самих и раня до крови и боли (в чушь, что киборги ее не чувствуют, пусть идиоты верят, но Гарик-то не идиот, Гарик знает!), и проступает живое, обнаженное, беззащитное, настоящее... О-о-о, да, как же Гарик обожал этот момент, этот запредельный кайф высшего порядка! Видеть такое раз за разом лицом к лицу, буквально кожей чувствовать, впитывать, проникаться. И знать, что это твоя заслуга. Только твоя. Целиком и полностью. Острейшее наслаждение, которое не способны доставить ни женщины, ни наркотики — Гарик пробовал и тех и других, но только лишний раз убедился, что никакого сравнения.
Именно за такие чудные мгновенья Гарик и любил свою работу настолько, что даже брал ее на дом, сверхурочно, безо всяких дополнительных оплат. Более того — стремился найти ее где только можно. Эту самую дополнительную и бесплатную подработку. Ибо вознаграждение за нее получал сполна и самой драгоценной в этом мире валютой — острым, чистым, ничем не замутненным наслаждением.
Но люди не были бы людьми, если бы на пути к этому наслаждению не ставили Гарику палки в колеса своей вечной и неизбывной глупостью. Вот как сейчас, например...
— А я в третий раз вынужден вам повторить, что для официального оформления даже временной принадлежности оборудования необходимо очное присутствие и нахождение в непосредственном зрительном и/или сетевом контакте с оборудованием обоих хозяев первого порядка — как нынешнего правообладателя, передающего все без исключения права управления оборудованием новому лицу, так и будущего правополучателя, их принимающего. Лишь при полном и неукоснительном соблюдении этих условий возможна передача оборудования новому лицу. — Гарик демонстративно почти подавил зевок и продолжил тягуче, лениво и занудливо: — И чем дольше вы будете на меня орать, вместо того чтобы вызвать нынешнего хозяина подлежащего списанию оборудования для подтверждения с его стороны факта списания, — тем дольше этот факт будет пребывать в области гипотетических. И тем дольше, к обоюдному, как я понимаю, неудовольствию, будет длиться наше с вами общение. Впрочем, я могу тут у вас хоть и вообще поселиться, мне торопиться некуда...
Гарик врал. Врал всем, чем только мог. Расслабленной вальяжной позой, в которой он расположился на широком подлокотнике слишком мягкого и слишком низкого кресла (Гарик знал такие, стоит сесть — и колени окажутся выше ушей, заставляя сидящего испытывать неловкость и дискомфорт, к тому же из такого кресла не так-то легко встать, нет уж, только подлокотник!). Тягучим, занудливым и донельзя противным голосом, ленивым растягиванием слов, да и самими словами.