Семнадцать минут без кислорода киборги спокойно держат штатный режим. Без потери работоспособности – двенадцать, но от Сволоча сейчас особой работы ведь и не требуется. Значит, минут двадцать до отключения. И хорошо бы Гарик в них уложился и отправил киборга в машину до истечения срока, если отключившееся не ко времени оборудование рухнет прямо тут – даже самый тупой новичок что-нибудь да заподозрит и успеет принять меры. А Гарик отнюдь не тупой и, кажется, далеко не новичок. С этим Сволочь ошибся. Поспешил с выводами. Зря.
– Ладно, нечего тут мерзнуть, марш на заднее сиденье! Слышишь? Подойди к задней дверце. Возьмись рукой за ручку. Надави. Потяни на себя. Открой. Сядь внутрь на сиденье. Подтяни ноги. Откинься на спинку кресла. Вот и молодец.
Осталось меньше десяти минут, строчки системных предупреждений уже по большей части алые, а не желтые. Звенит в ушах. Но приказа сообщить об этом кукловоду не было. Полный внешний контроль куда лучше частично-выборочного, и не всегда лучше только для палача. Удачно получилось. И заднее сиденье – тоже удачно, на переднем было бы больше шансов, что заметит не вовремя. А что там происходит сзади – пойди еще разберись.
Гарик захлопнул заднюю дверцу рядом со Сволочем, а потом и переднюю, устроившись на месте пилота. Повозился, цепляя ремни безопасности, – Сволочь наблюдал за ним через зеркальную панель заднего вида, больше все равно смотреть было не на что. Строчки мигали алым, сообщая, что до отключения остается четыре минуты. Боль в груди нарастала.
Гарик поймал его взгляд в зеркальной панели. Подмигнул, понимающе хмыкнув. И бросил как о чем-то совершенно неважном:
– Только ты это, дышать-то не забывай, ладно?
Сволочь вздохнул – коротко, рвано, со всхлипом. И еще раз. И еще. Закашлялся. Не то чтобы он раньше не понимал, насколько же ему хотелось вдохнуть – просто пока не поступило прямого приказа, от тошнотворного тянущего щекотания под диафрагмой удавалось как-то отвлечься. После приказа это сделалось невозможным. Да и ненужным.
Гарик смотрел одобрительно. Когда Сволочь задышал более или менее ровно, уточнил:
– Вот и молодец. Двенадцать глубоких вдохов каждую минуту. Рефреном. Поехали!
И дернул на себя штурвал.
В манере вождения он был точной копией Селда – такое же презрение не только к правилам воздушного движения, но и к сохранности транспорта, как своего, так и чужого. Сволочь смотрел прямо перед собой и дышал. А что еще оставалось делать?
Несмотря на включенный климат-контроль, в кабине было холодно. Очень. Гораздо холоднее, чем на продуваемой всеми ветрами крыше. Потому что на крыше было солнце. А в кабине флайера солнца не было. Был только Гарик.
Ты полагал, что все знаешь об унижении? Ох и наивен же ты был! Истинное унижение – помогать своему палачу, и ненавидеть себя за это, и все равно помогать, снова и снова. А ты будешь это делать. У тебя нет иного выхода. Теперь уже нет.
Есть огромная разница между казнью и наказанием. Казнь, какой бы страшной и мучительной она ни была, сохраняет тебе последнее достоинство не-участия. Казнь всегда идет извне, со стороны, оставляя тебя непричастным. Наказание же делает из жертвы активного соучастника, согласного с тем, что с ним творят. Есть огромная разница, выворачивают ли тебя наизнанку внешние непреодолимые силы – или же ты сам себя выворачиваешь. Казнь возвышает, наказание размазывает, отбирая последнее.
Инструкция иногда полезна не только для палача. По ней полагается перед стендом процессорно заблокировать испытуемому киборгу все и вся. В том числе и голосовые связки. И ты можешь сколько угодно выть и корчиться внутри своей черепушки – снаружи будешь стоять манекен манекеном, не дрогнув ни единым мускулом. Твое истинное неприглядное поведение увидит один кибернет, да и то для него оно будет всего лишь строчками сухого кода, безэмоциональной выжимкой, скачками кривой на графике. Не больше. Точное исполнение инструкции палачом позволяет жертве сохранить до самого конца если не достоинство, то хотя бы его видимость. Последнее утешение.
Только вся беда в том, что такие вот гарики, работающие «за интерес», никогда и ничего не делают по инструкции. И процессорную блокировку они всегда ставят выборочно – так, чтобы жертва могла реагировать и говорить. Ну и кричать, конечно же. А еще они знают массу способов обострить чувствительность рецепторов до предела. Чтобы каждый следующий удар тока по оголенным нервам казался вторым. Самым страшным. Ведь самый страшный не первый, а именно он, второй, которого уже ждешь и про который знаешь уже, каково это, а он все равно оказывается куда хуже, чем ты ожидал.
Сволочь знал таких гариков и знал их методы. И с обреченной ясностью понимал, что скоро – о, очень скоро, тут он не строил иллюзий – он начнет сначала выть, захлебываясь в слезах и соплях, а потом и умолять, не понимая уже, о чем именно умоляет, но при этом хорошо осознавая всю бесполезность и бессмысленность подобного поведения. Но все равно будет. Потому что сломается. Потому что пока ты кричишь и умоляешь – гарик кайфует и ждет с пальцем на кнопке, и ты тоже кайфуешь, оттягивая хотя бы на несколько секунд новый виток персонального ада. Видел он такое когда-то, много раз видел, его самого тогда использовали в качестве держателя или даже инструмента. Все ломались, неважно, разумные или не очень, и он не окажется исключением.
А дальше все просто – сорванные сначала ругаются, потом воют, потом начинают умолять. Всегда. Неразумные просто воют. С ними кончают быстро, гарикам с ними не интересно. Может быть, удастся просто поскулить, а потом и повыть, но без слов? Удержаться. Притвориться, что ни разу не сорванный. Что разум тут и близко не ночевал. Может быть, тогда и этому станет неинтересно? Поверит и просто убьет, может быть даже приказом, главное, что без лишних заморочек и интересностей. Хотя… нет. Не поверит. Всем тем «шестеркам» было не более четырех, Сволочь слишком старый для таких примитивных трюков. Никто не поверит, только в азарт войдут. Еще бы – вскрыть сопротивляющегося бонда.
Азарт – это страшно.
Первый раз Сволочь чуть было не запалился именно из-за него, чужого азарта. Давно. Очень давно. Он тогда сломал шею почти неразумному четырехлетке, тот даже и говорить толком не умел еще, все скулил «не на…, не на…», остальное совсем неразборчиво. Но и дексистик был тоже молоденький, перворазовый, азартный, неопытный. Злился очень потом, что не доиграл. Тогда повезло – списали на мышечный спазм, проценты погрешности примененной силы давления и неточность формулировки приказа. Тогда – повезло. Тогда… Хотя… Стоп.
Жертва.
Вот оно. Ты ведь хотел кое-чего попросить у судьбы напоследок, правда? Ты уже просил, по сути. Только почему-то забыл, что при этом нужно обязательно что-то предложить взамен. Вернее, не то чтобы забыл, но попытался сжульничать. Собирался отдать то, что тебе и так уже не принадлежало, – всего лишь жизнь. Не прокатило. Что ж, судьба, похоже, дает тебе второй шанс. Куда менее приятный и быстрый, да. Но… Хотя бы не бессмысленный. А значит – пусть. Пусть так.
Потому что есть кое-что куда более страшное, чем просто умирать мучительно, мерзко и долго – это если даже такая твоя смерть окажется никому не нужна.
Комментарий к ЕВ-12. Крыша НА КРЫШЕ
иллюстрация Йоулу
https://yadi.sk/i/InDuXYSh3Nht2E
====== ЕВ-13. Подстава ======
— О, как же много в этом мире идиётов! И как же с них весело! — Гарик рассмеялся и ловко вывернул штурвал до упора, не снижая при этом скорости. Снижать? Вот еще! Это пусть неумелые идиоты снижают, а Гарик и с закрытыми глазами никогда никуда не врежется. Потому что что? Правильно! Потому что Гарик — умен. В отличие от.