Ларт тянул паузу, не сводя с начальника охраны задумчивого взгляда и время от времени многозначительно поднимая бровь (у Сволоча это получалось лучше, но несчастному начохру хватало и Лартового бледного подражания). Краем глаза он видел, что оба ресторанных гарда вернулись на свои места по бокам у входа (шварц по-прежнему тащил за собой окончательно скисшего кота). Серый мыш на асфальте наконец-то отмер. Шевельнулся. То ли вздохнул, то ли всхлипнул. Запрокинул голову. Зажмурился.
С-сученыш!
Ларт сморщился, как от оскомины. Какая же у тебя, сученыш, прокачанная программа имитации личности. Включается, главное, очень вовремя.
Если кто-то крякает как утка, выглядит как утка и летает, как утка…
Плевать.
Не важно.
Ларт стоял спиной ко входу и боялся выпустить начохра из-под давления взгляда еще как минимум несколько секунд, закрепляя сказанное и проявляя ухмылкою то, что осталось навысказанным, но вовсе не незамеченным. Чтобы жирный слизняк до конца осознал — рыпаться и возражать не в его интересах.
А потому Ларт никак не мог видеть того, что происходило у входа. Ни огромных безумных глаз (зрачки во всю радужку) хозяйки вляпавшегося телохрана, закусившей кулак с такой силой, что побелели скулы. Ни выражения лица стоявшего рядом Сволоча.
Может быть. и зря.
22 Когда выхода нет
Ларт Рентон
Селд таки сменил настенный календарь — и теперь Ларт вздрагивал каждый раз, когда, забывшись, вскидывал голову от комма и натыкался на укоризненный взгляд голографической девицы с противоположной стенки. Девица выступала из картинки не то чтобы очень сильно, сантиметров на тридцать всего, но для полноты ощущения чужого присутствия этого хватало вполне. По опыту привыкания к прошлому календарю Ларт знал, что потребуется не менее трех недель, чтобы девица перестала восприниматься осмысленным и несущим информационную нагрузку изображением и окончательно превратилась в оптический эквивалент белого шума. А пока придется вздрагивать.
Немного утешало то обстоятельство, что эта девица, в отличие от предыдущей, хотя бы не была голой — в прошлый раз, натыкаясь на взведенные дула сосков, Ларт первое время вздрагивал куда сильнее. Впрочем, была ли она одетой, оставалось за кадром — в самом прямом смысле этого слова, ибо на верхней обложке календаря красовалось только ее лицо, да и то наполовину закрытое огромными черными и явно мужскими руками: снизу до вполне симпатичного носика и сверху чуть ли не до самых ну очень печальных глаз. Хотя Ларта и не оставляли смутные подозрения, что под черными пальцами девица прячет глумливую ухмылочку, имея глубоко в виду и фотографа, и будущих зрителей.
Дживс сразу прозвал ее «мечтой правоверного мусульманина», а Селд бесился и кричал, что напарник ни черта не понимает в искусстве, это ведь работа самого Винченцо Маррани, причем раритетный третий оттиск — о чем свидетельствовало красное клеймо в левом нижнем углу. Что по этому поводу думал Сволочь, Ларт благоразумно уточнять не стал — но судя по слишком уж бесстрастному лицу и преувеличенно стеклянным глазам внутренняя ухмылка киборга была ничуть не менее глумлива, чем та, что скрывалась под черными мужскими пальцами на обложке календаря.
В отместку Дживс повесил над своим столом плакат с Роки Злато верхом на его знаменитом «черном драконе» — том самом модифицированном байке, на котором он выиграл прошлогоднюю орбитальную гонку. Селд, который когда-то начинал в одной байкерской банде с юным Роки и с тех самых пор ненавидел его той лютой и негасимой ненавистью, каковой только и могут ненавидеть друг друга бывшие однокашники, после появления провокационного плаката не разговаривал с Дживсом почти три дня. Ларт не вмешивался.
В общем, жизнь продолжалась.
— За вашей Сволочью завтра приедут. Ларт, подготовь сопроводилку, чтобы с утра у меня в комме и на столе распечаткой. А то знаю я вас, вам лишь бы хиханьки, а не чтобы дело как штык!
Шеф говорил мягко, но взгляд его был тяжел. Напряженный такой взгляд, сверлящий, совершенно не соответствующий вроде бы обыденным словам и спокойному тону. Ларт сразу все понял, вот по этому взгляду и понял — и потому не стал переспрашивать. И возмущаться, демонстрируя излишнее понимание, тоже не стал, изобразил на лице вежливый интерес, не более. Растянул губы в почтительной улыбке, склонил голову чуть набок, чтобы удобнее было глядеть в начальственную морду снизу вверх.
Кольнуло — Ларт отлично помнил и эту позу, и этот стеклянный взгляд, которые он сейчас так удачно (ну, будем надеяться, что удачно, зеркала-то нет) скопировал. Самого его это все, помнится, страшно бесило. Но шеф — не Ларт, он не заметит. Не поймет. Не усмотрит неправильного, Ларт — правильный полицейский, и ему вовсе не нужен второй подряд выговор с занесением. И ребята у него правильные, и им тоже не нужно ничего подобного…
— На проверку? Так ведь года еще не прошло, да и медик вроде прогонял по тестам, ну после ранения…
Селд, что б его! Не мог помолчать.
Ларт не застонал и даже не зажмурился, хотя очень хотелось. Продолжал смотреть на шефа преданными глазами с выражением почтительного внимания на закаменевшем лице. Даже вроде бы улыбаться не прекратил. Шеф тоже разулыбался — ему-то как раз вопрос понравился, он этого вопроса ждал.
— Нет. — Отвечая Селду, шеф продолжал смотреть на Ларта, смотреть пристально, жадно и торжествующе. — На утилизацию. Я взамен две девятки выбил, новехонькие брюсики, только что из репликатора. Одна, так уж и быть, у вас останется, хотя и не стоило бы, знаю я вас. Но я сегодня добрый. Можете не благодарить.
Улыбаться. И именно что благодарить. Это он только так говорит, что не надо, а как раз именно в таких случаях и особенно надо. Надо. Значит, будем благодарить. Только не вслух, вслух сейчас вряд ли получится — позой, улыбкой, глазами, всем лицом, лицо привычное, тренированное, оно справится. И не с таким справлялось.
А голос может и сорваться.
И только, пожалуйста, ребята, — молчите. Не надо…
Свист втянутого сквозь зубы воздуха. Это Дживс. Вздохнул? И прекрасно. И молчи. Не надо. Когда у шефа такой вот мягкий и вкрадчивый тон — ему нельзя возражать. От слова совсем. Дживс, ты же умный парень, и шефа ты знаешь не первый день, с ним можно ругаться, на него даже можно иногда поорать. Иногда. Когда и сам он орет. Но не в том случае, если вдруг начинает говорить он мягко и ласково. Ты же знаешь это. Ведь правда же, знаешь?
Треск сломавшегося в пальцах вечного маркера — производители утверждали, что их сломать практически невозможно, до полутора тонн на изгиб.
Врали.
Дживс — умница. Промолчал. Маркер только. Маркер не жалко, пусть. Много их. Дживс опытный.
А вот Селд…
— Да на кой нам девятка?! Это просто смешно! Они такие же глючные, если не хуже, а к этому мы вроде как бы уже привыкли, да и справляется он вполне!
— Док сказал, что эта тормознутая рухлядь не тянет и семидесяти процентов по штатным тестам, и это даже без загрузки. — Шеф по-прежнему смотрел на Ларта. Пристально, жадно, оценивающе. Глаза у него были маленькие и черные, как два сканера, дырки зрачков — как дула. Ларт продолжал улыбаться и надеяться, что улыбка эта правильная. А если и не совсем — то не настолько, чтобы шефские сканеры это заметили и отреагировали. Странная мысль — так, наверное, чувствуют себя киборги на тестовом стенде. Словно под прицелом. Бракованные киборги. Неправильные.
Действительно, странная мысль. Ларт — хороший коп. Правильный. И никому никогда не удастся доказать иного, даже шефу, как бы он ни старался. Это проверка. Просто проверка. Ее надо пережить с наименьшими потерями — а потом уже думать, как обойти приказ. Приказ ведь всегда можно обойти. Если постараться. Ох, Ларт, а тебе твое поведение сейчас никого не напоминает? Напоминает. И что? У умных людей не грех и поучиться. И в общем-то похрен давно, что не все они — люди.