Иногда Николай Константинович даже, как нормальный человек, что-нибудь в магазине покупал — хлеба полбуханки или колбасы печеночной. Продавцы, конечно, морщатся, не нравится им, как Николай Константинович пахнет, но продадут — деньги есть деньги.
Как-то раз Николай Константинович покупал себе дарницкого хлеба на ужин, спиртом он уже в аптеке в метро запасся, а тут протискивается в магазин Людмила Филипповна. Она тоже когда-то была нормальной женщиной, на службу ходила, как и Николай Константинович, а потом что-то с ней такое приключилось, вот и запила Людмила Филипповна. По вечерам она, как наклюкается, так всем рассказывает, как дошла до жизни такой: пристанет к какому-нибудь мужчине, который пиво пьет и несет околесицу про польскую панночку, у которой в няньках служила. Тот, чтобы отделаться, ей пива и оставит.
Но в этот день, видно, дела у Людмилы Филипповны шли плохо, потому что была она почти не пьяная и с новым синяком. Протиснулась она бочком мимо очереди, схватила бутылку водки и бросилась бежать. А в чеботах, да на два размера больше, куда она убежит? Да хоть бы и без чебот, все равно свалится через десять метров. Охранник в камуфляже даже не сильно быстро за ней и припустил. Свалилась Людмила Филипповна, бутылку к груди прижала, лежит, не шевелится. Охранник пнул ее по зубам — отдавай, мол. А та только крепче бутылку прижимает. «Ах ты, сука», — говорит охранник и замахивается дубинкой.
Тут Николай Константинович, который все это видел, поднатуживается и блюет прямо на прилавок. Не то, чтобы он подумал так спасти Людмилу Филипповну от охранника, он давно уже ничего не думал. Просто поднатужился и наблевал. Продавщица как заголосит!
Охранник тут же, конечно, Людмилу Филипповну бросил и к Николаю Константиновичу побежал. А тот что? — стоит себе, полбуханки дарницкого в руках держит.
Людмила Филипповна потихоньку очухалась, уползла куда-то к себе, вылакала бутылку и заснула счастливая. А Николая Константиновича охранник оттащил за шиворот к мусоросборнику и бросил там валяться на снегу.
Николай Константинович еще немного соображал и даже попробовал ползти в свой подвал, но далеко уползти не смог, достал из-за пазухи спирт, он почему-то не разбился, когда Николая Константиновича пинал охранник, выпил и заснул.
Там его и нашли бомжи во время утреннего обхода помоек.
После того, как милиция унесла Николая Константиновича закапывать на другой помойке, бригадир бомжей встал на ступеньку станции метро и произнес речь:
«Сдох Колька, — сказал бригадир. — Был он мудак — и сдох как мудак. Да и хуй с ним!»
Красавец
Пётр Фёдорович был прекрасен, как утренняя звезда.
Когда он заходил, например, в паспортный стол за справкой, снимал шапку, и его золотые кудри рассыпались по плечам, все паспортистки немедленно валились со стульев на пол и стонали. Одну делопроизводительницу даже пришлось вести в амбулаторию, потому что она, перед тем, как повалиться, успела прижать к груди электрическую пишмашинку. Килограмм двадцать, не меньше. Два ребра треснули.
Если какая-то женщина видела Петра Фёдоровича больше пяти минут, она не могла забыть его всю жизнь. Она обязательно бросала мужа, детей, работу, спивалась, и скоро её видели на помойке с беломором в зубах.
Пётр Фёдорович был человек не злой и очень переживал от таких женских неприятностей.
Он даже старался пореже выходить из дома. Но, как известно, за красивые глаза никто денег платить не станет, а пищу тоже надо на что-то покупать. Поэтому Петру Фёдоровичу, хочешь-не хочешь, выходить приходилось. Тогда он заматывал лицо шарфом, но и это часто не помогало, потому что развеется из-под шарфа прядь волос — вот и ещё одна женщина в холодной луже валяется.
Тогда Пётр Фёдорович придумал вот что: он перестал мыться и расчёсывать волосы. Он нашёл в мусоросборнике самую вонючую телогрейку и никогда её не снимал. Кроме того, он теперь всё время шмыгал носом, чесал яйца, ковырял в носу, харкал на пол и вообще вёл себя как свинья. Сначала ему самому было это неприятно, но вскоре он втянулся и привык. Он начал крепко выпивать и жрать всё, что попадалось под руку, хоть из урны, ему было всё равно. От этого он безобразно разжирел и постоянно рыгал и икал. Потом он подхватил глисты и стал тощий, как жердь. В целом же Пётр Фёдорович стал такой редкой скотиной, что даже милиция, которая чего только не навидалась, и та, как проходит мимо Петра Фёдоровича, так обязательно пнёт его сапогом под жопу. Тот в грязь повалится, хрюкает там, ворочается, сволочь, просто утопить хочется, такой он неприятный.
Один милиционер, молодой, однажды так увлёкся лупить Петра Фёдоровича дубинкой по голове, что еле его оттащили. Пришлось отвести этого милиционера в отделение, налить ему стакан водки и отправить домой от греха подальше.
Однажды Пётр Фёдорович сошёлся с одной женщиной.
Звали женщину Клара Борисовна. Она была, правда, не такая забулдыга, как Пётр Фёдорович, но тоже любила вечерком клюкнуть водочки да и поплакать по судьбе своей женской, незавидной, не той, о которой в девушках мечтала.
А Пётр Фёдорович, хоть и неприятный, но всё равно какой-никакой мужчина — иной раз кран починит, а то и колбасы грамм двести принесёт.
Но однажды как-то проснулась Клара Борисовна среди ночи и посмотрела на Петра Фёдоровича. Он храпит, во сне чавкает, но как-то так луна его при этом из окошка осветила, что Клара Борисовна прямо с размаху на пол и села.
Проснулся утром Пётр Фёдорович — нет Клары Борисовны. День прошёл, вечер настал. Тогда Пётр Фёдорович почувствовал недоброе, побежал на базар и действительно: Клара Борисовна там уже возле пивного ларька с выбитым зубом пляшет.