– Полегче, Маяк! – рявкнула Иветта, когда при следующем резком торможении я практически упала ей на колени.
Оставалось только надеяться, что Бея устала не так сильно. Она хоть кофе в поезде выпила! Думала ли она, что нужно взбодриться? Был ли у нее план красть машину?
Вела она отвратительно.
«Нечего стесняться переключения передач», – говаривал мой отец и смеялся. Смешно при этом было только ему, но это его ничуть не смущало. Мама закатывала глаза… Я решила больше о них не думать. Если вспоминать их слишком часто, они усядутся у меня на плече, как ангел и чертик, только оба со стороны ангела: бла-бла-бла, так не делается, подумай о последствиях, будь благоразумна, мы такой тебя не узнаем.
Я тоже такой себя не узнавала. Я была чужой сама себе. Очень интересно с собой познакомиться!
Иветта забарабанила кулаком по стенке, отделявшей нас от водительской кабины.
– Ты что, на вафельнице водить училась? – заорала она.
Из кабины постучали в ответ.
Одна из собак заскулила.
– Пожалуйста, держи себя в руках, у животных стресс, – сказала Фрайгунда.
Иветта посмотрела вниз между ног. Черный пес с огромным черепом дышал ртом, высунув язык.
– Мой улыбается! – сказала она.
От черного кобеля, на клетке с которым сидела Иветта, мне было немного не по себе. У него была невероятно большая голова. Наверное, если его выпустить из клетки, он окажется просто огромным.
– Он не улыбается.
– Откуда ты знаешь? Сама собакой была в прошлой жизни? – поинтересовалась Иветта.
– Нет, – сказала Фрайгунда, смотря в пол. – Я родилась в год Собаки и выросла с собаками. Они заменяли мне друзей, и я до сих пор предпочитаю их общество людям. Их социальное поведение восхищает меня всю жизнь.
Я стала потихоньку просыпаться. Оказывается, Фрайгунда вообще понятия не имеет, что в компании подростков говорить можно, а что – нет. То, что она говорила, говорить было нельзя. За такое получают дурацкие прозвища, а надписи в раздевалке спортзала недвусмысленно говорят, что ты жертва травли. Наверняка над ней издевались в школе.
– Круто! – сказала Иветта. – Ты такая крутая, Средневековье!
Фрайгунда никак не реагировала. Думаю, для нее пубертатного периода не было предусмотрено. Создавалось впечатление, что Фрайгунду учили вместе с другими средневековыми детьми где-нибудь на лугу. По старому учебнику математики, в котором нет чисел меньше нуля.
Я наклонилась к обоссанной помеси пуделя с чем-то. На клетке оказалась табличка с его кличкой.
– Вуван, – сказала я собаке. Очень тихо. Хотела, чтобы меня услышал только этот пес.
– У него слабый слух. – Фрайгунда приставила ладони ребром к своей голове, примерно туда, где у собак уши, и стала шевелить ладонями-ушами в разные стороны. – Обычно они поворачивают уши в сторону шума и прижимают их, если слишком громко. А этот – нет. – Она кивнула на Вувана. – Он ушами не шевелит.
Я снова наклонилась и посмотрела в клетку. На меня глядели два карих глаза. Уши не двигались. Я посмотрела на других собак. Действительно, у них уши шевелились, особенно у одной светло-рыжей. На ее клетке была табличка «Буги».
Уши у большеголового черныша, на котором сидела Иветта, были прижаты.
– Моего зовут Цак, тут написано.
– Это мы еще посмотрим, где тут чья собака, – сказала Фрайгунда.
Проехав так с час, мы остановились отдохнуть на парковке около заправки. Там еще был серебристый домик с туалетами, такого вида, что непонятно, когда он полетит обратно на Луну. Рядом по автобану непрерывным потоком неслись машины.
Бея дала Аннушке денег.
– Нам нужна карта Рудных гор, хорошие фонарики и батарейки.
В кошельке у нее было много денег. Ничего себе! Откуда они у нее? Неужели там правда тысяча евро?
Аннушка кивнула и пошла к магазину при заправке.
– Где ты вообще водить научилась? – спросила Иветта.
– У меня отец – дальнобойщик, я же говорила. – Бея улыбнулась. Если мое предположение, что крутой ковбой потому крут, что с ним что-то самое плохое уже произошло, верно, то мне бы не хотелось знать, что случилось с Беей. Или нет, все-таки хотелось.
– И он пускал тебя за руль? – продолжала Иветта.