– Ты куда? – спросила мать, вздрогнув от скрежета засова.
– По делам, – буркнули с порога.
– Знаю я твои дела. Связался с этой шайкой… Запомни, мы живем на Крейде, но мы не крейдеры. И никогда ими не станем.
– Мой отец был крейдером! – в сердцах выпалил парень.
– И погиб из-за этого! За ним собрался? А о нас подумал? Что мы делать будем, если сгинешь?
– То же, что и сейчас. Гнить в помойке и подыхать от голода. Мне такого счастья не надо.
– Герман! Вернись сейчас же!
Он пяткой захлопнул дверь и вышел во двор. Накрытый целлофаном парник нуждался в срочном уходе, но подростка достало таскать воду и копаться в навозе. Пацаны с Завода такой чепухой не маются, для грязной работы есть «левые», и Герман спал и видел, как Капитан пожалует ему настоящий ствол, а кольщик набьет первую татуировку.
Попасть на Завод означало попасть в рай. Самогон рекой, жратвы навалом, охочие до ласк девки и реальные дела, а не мышиная возня. Да, могут убить: крейдеров в городе никто не жалует. Но с тем же успехом сдохнешь и в собственном доме – от голода, чудовища или вражеского налета. Или просто спьяну разобьешь башку об пол. Или даже по трезвяку – поскользнулся, упал, труп, мало ли таких случаев? Да и свои грохнут за милую душу, ведь у «левых» прав не больше, чем у рабов или крепостных крестьян: пока платишь оброк за крышу – не тронут, а если урожай погиб – считай, погиб и ты, так на кой хрен тогда трястись за свою жизнь, коль она что тут, что там и мокрой сиги не стоит. В жопу такие расклады. Лучше прожить год, как волк, чем сто лет – как баран.
Герман окинул снулым взглядом накрытую грязным целлофаном клеть и вытащил спрятанную в водосточном желобе дубинку – черенок от лопаты с ржавым набалдашником и оплетенной шнурком рукояткой. Это лучшее, что он мог себе позволить, ведь шмонать хаты «левым» нельзя, все высотки и промзоны вокруг Завода давно забиты и поделены, и если застукают с хабаром – кончат на месте, и радуйся, если кончат быстро.
Вот и приходится рыться по помойкам и заброшкам, откуда все ценное двадцать лет назад еще вынесли – за два года до рождения славного мальчугана по имени Герман Гридасов. Радовало лишь то, что в наследство от отца досталось приличное барахло: обрез и патроны забрали в общак, а вот одежку оставили. Берцы, теплые джинсы, кожаную куртку и серую толстовку с капюшоном и вышитыми белым цифрами «31» – все заношенное и в заплатках, но у большинства соседей и такого не было. Пару раз особо борзые сверстники пытались отжать шмотки – тогда-то дубинка с набалдашником и пригодилась. Как известно, увесистая палка – лучшее лекарство от жадности.
Но плох тот отец, который оставил только вещи – лицом и телом Герман тоже пошел в предка: высокий, поджарый, с тяжелой челюстью и волчьим взглядом. Волосы, жаль, мамины – каштановые с рыжеватым отливом, вьющиеся и непослушные, даже будучи остриженными на полногтя. Но на этот «недостаток» мало кто обращал внимания, глядя на посеченную шрамами хмурую физиономию и свернутый зигзагом перебитый нос.
Но как же получилось, что сын авторитетного крейдера прозябал на задворках среди «левых»? Во-первых, свадьбу никто не играл и штампов в паспорте не ставил, а для пацанов с Завода люди – тот же хабар: смог – взял, не смог – пришел попозже с братвой и волынами. Но у Родиона Гридасова по кличке Нюхач с матерью Германа все сложилось иначе, по крайней мере, сын ни разу не слышал плохого слова об отце. Он подолгу пропадал на ходках в город, но всегда возвращался с подарками и тратил преступно много времени на семью, рискуя нарваться на непонятки со стороны подельников, у которых постоянные отношения считались непозволительными.
Особенно отец любил возиться с мальчишкой и души не чаял в Сашке, несмотря на ее недуг, проявившийся уже в раннем возрасте. Не очень-то похоже на поведение типичного крейдера, ведь на родню легко надавить, она – якорь, что мешает по первому требованию сорваться в опасное плавание. Родня – это берег, и чем дальше от него, тем сильнее хочется вернуться, а правильный босяк должен быть свободен, как ветер, и верен только главарю. Но Родион считался лучшим добытчиком и превосходным бойцом, поэтому ему многое сходило с рук. Почти все, кроме одного – слава и уважение росли слишком быстро, и тень от них неумолимо подбиралась к незыблемому авторитету Капитана, чего хитрый и предусмотрительный вожак допустить никак не мог. Скорее всего, из-за этого шайку Нюхача и отправили в самоубийственный налет на блокпост шуховцев. Возможно, дело было в ином, но при любом раскладе Герман считал главной целью попасть на Завод – не ради правды, но ради семьи, которая не заслужила позорного, рабского существования.