Преданность не вечна и по большей части эфемерна.
Она заканчивается ровно там, где начинается страх или внушительная сумма. Увы, прославленные воины за справедливость, именующиеся псами, не отличились храбростью. Им хотелось Эдема во дворце, а не в шалаше. Так это не работает. Именно поэтому необитаемые бары и бильярдные закрыли. Встречи с избирателями и продажными союзниками свелись к минимуму, а подготовка кандидата к очередным выборам была отложена по причине незаинтересованности Виктории в дальнейшем существовании клуба.
И себя в частности.
Кто бы мог подумать, что простая шалость, как ее именовали некоторые не шибко наделенные интеллектом участники, выльется в настолько масштабную катастрофу. Покровительство Волкера – пусть и навязанное, пусть и подрезающее крылья, и создающее определенный дискомфорт всем, – все же давало больше свободы, чем сейчас. Эдемовцы боялись выходить на улицы, чтобы случайно не попасть в объектив камеры и не стать мини-событием на двадцать четыре часа. Ведь потом этого бедолагу бы ждал серьезный разговор с Королевой и последующий неутешительный приговор в виде крупного штрафа или изгнания.
Но тяжелее всех приходилось вдове, замкнувшейся в собственном кабинете, куда регулярно наведывались просители, но получали вполне четкий отказ. Ей не хотелось никого видеть. Когда чертов мир разваливается на части, вестники смерти вряд ли смогут оказать квалифицированную помощь. Иногда люто хотелось весны. Пока что зимний период привнес сплошные разочарования и поражения. Даже поганого Кардинала нет рядом, дабы тот на секунду вытащил сигарету изо рта, а затем, в своей характерной циничной манере, оголил бы непреложную и неприглядную истину, которая бы разрушила все сомнения.
– Но ты же так давно мечтала его уничтожить, а теперь жалуешься на всепоглощающее одиночество? – неустанно твердил один из голосов в ее голове, отвечающий за рационализм и истину в последней инстанции.
Однажды кто-то сказал ей, что если в голове звучит больше одного голоса, то это плохой знак. Но кому какое дело?
– Но ты ведь освободилась, не так ли? – вмешался другой незримый собеседник, обожающий все иллюзорное и извращенно-красивое. – Оковы сняты, цепей нет. Летай и не бойся высоты.
– Да, но помни, что это чревато последствиями. Убивает не падение, а приземление. Падение – это как приземление. Только с более ожидаемым концом. – вторил иной монстр, довольствуясь задворками мозга.
Многообещающий диалог с собой прервался из-за вошедшего помощника секретаря, сообщившего о прибытии некоего священнослужителя. Усмехнувшись про себя, Виктория выпрямилась и кивком подтвердила свою готовность встретить непрошеного гостя. Нужно проявлять гостеприимство, иначе в самый ответственный момент ты вдруг осознаешь, что остался без союзников. Даже ложных. Впрочем, она уже лишилась самого ценного из них.
И он, в отличие от большинства, был настоящим.
– Святой отец, – наигранно-смиренным тоном произнесла Маргулис, при этом слегка кланяясь. *
– Ваше величество! – торжественно провозгласил мужчина, расставивший руки в разные стороны. – Скажите, сколько раз Вы согрешили за сегодняшний день?
– Думаю, что достаточно.
– Отлично! Ничто так не бодрит по утрам как старое доброе грехопадение, верно? – рассмеявшись от переполнявших эмоций, неожиданный посетитель облокотился на тумбочку. Его открытое лицо с морщинистыми складками не позволяло усомниться в выбранной им самим профессии. Несмотря на отсутствие привычных атрибутов, перед Королевой находился подлинный епископ. – К слову, я наслышан о недавних новостях. Сочувствую. Но, признаться, когда Вы позвонили мне вчера ночью и попросили оказать услугу, то… – на этом моменте он был прерван весьма красноречивым жестом: собеседница приложила указательный палец к губам, а затем несколько раза легонько постучала им по ушной раковине, чтобы предотвратить недоразумения. – Что же, Ваше желание прийти ко мне на исповедь было очень непредсказуемым.
– Иногда следует изменять собственным привычкам и правилам. И, насколько я помню из наших с Вами приватных бесед, Вы не имеете ничего против исповедей, а даже питаете к ним определенные слабости.
– Конечно! – расплывшись в блаженной улыбке, Карнэги поправил очки в железной оправе и снял с облысевшей головы старую черную шляпу, повидавшую много грешников. Ее хозяин сам походил на комичного и утрированного простачка, которому вручили Библию и велели стать на приклеенный красный крестик в центре амвона. – Общаясь со своими прихожанами, я понимаю, что мои пороки не настолько велики, как могли бы. И я точно встречусь с Отцом Небесным, который примет меня с распростертыми объятиями. Вот только… я не хочу. Мое потаенное желание все еще не изменилось. Я жажду попасть в Ад, поскольку нуждаюсь в интересной компании для разговоров. Мне не нужны места в царствах славы, я предпочту погружение во Внешнюю тьму. Представьте, как много интересных людей я там найду! **
– Не понимаю, как Вас сделали главой общины, – достав из специально предназначенного ящичка стола сигареты, Перри любезно протянула епископу. Тот, в свою очередь, без промедления принял столь щедрый дар, при этом извлекая из кармана поношенного пиджака зажигалку. Затянувшись первый раз, отец Давен облегченно вздохнул и почувствовал себя более раскрепощенным. Старый мормон любил хорошие сигареты. Это его слабость.
Одна из многих.
– Честно говоря, я тоже, – пожав плечами, мужчина поудобнее устроился в кожаном кресле и начал поглядывать на стеллаж с искушающими алкогольными напитками, выставленными этикетками к сидящим. – Но, наверное, все дело в том, что я построил так называемую церковь Иисуса Христа Святых последних дней на свои деньги. Мы ведь любим альтруизм и не считаем деньги решающим фактором.
– Разумеется, Вы же предпочитаете другие виды деятельности, приносящие стабильный доход, – хитрого лиса ничего не смутило. Он лишь провел рукой по своим коротким седым волоскам, почти сливающимся с кожей и оттого визуально преображающим его лицо в некое подобие куриного яйца с маленькими прорезями для вечно бегающих глаз. – Или же это одна из форм самопознания и возвышения?
– Прошу Вас, я же не какой-то ограниченный фундаменталист, искренне верующий в слова Джеффса и его самопровозглашенных апостолов, – фыркнув, явно раздраженный Карнэги затушил окурок и положил обе ссохшиеся ладони на колени. – Больше всего я ненавижу педофилов и коммунистов с их верными соратниками – атеистами. Вы не думали, как проще бы нам жилось без них? ***
– Несомненно, лучше ввозить в страну контрабандные церковные свечи и продавать по двойной цене, – хотелось сказать именно эти слова, но лучше не повторять ошибок прошлого. – Мы немного отошли от темы. Вы разобрались с моим пожертвованием для церкви?
– Боже, речь о такой мелочи? Я всегда приветствую любые проявления филантропии. Признаться, когда Вы позвонили мне…, я сразу же понял, что мое вмешательство необходимо. Все мои люди незамедлительно явились на зов страждущей души и помогли ей избавиться от тяжкого груза, а точнее – бремени, – разглагольствовал священнослужитель, играющий метафорами и прочими элементами лексики ради маскировки. – Не переживайте, Ваше щедрое пожертвование в данный момент недосягаемо для недостойных подручников Сатаны.
– Хотя вы не единожды утверждали, что сами были бы не прочь с ним познакомиться, – напомнила Виктория, внимательно следившая за действиями компаньона. С ним стоит держать ухо востро и не поддаваться на льстивые увещевания, невзирая на то, что это самый добрый и честный человек, который только мог оказаться в стенах этого клуба. – Но лучше успокойте меня и скажите, что Ваша паства не станет задавать лишних вопросов.
– Толпа многоголова… – оттянув кожаный выцветший ремень на брюках – верный признак того, что брюхо уже не помещалось в столь узком пространстве, – Святой Отец, как он сам себя любил именовать, легко и непринужденно улыбнулся. – Перестаньте уже подозревать меня в чем-то нехорошем. Я же не Карл девятый, отстреливавший бедных гугенотов с балкона собственного дворца. ****