– Скажи мне то, чего я не знаю, – такое равнодушие в голосе поразило самого верховного. – Мы не в состоянии что-либо изменить. Мы же в ловушке.
– Нет, ты уже вне клетки. Ты не здесь, – пораженный собственной догадкой мираж приблизился. – Значит, ты все же возлюбил ближнего своего? – Рокуэллу потребовалось пара секунд, прежде чем утвердительно кивнуть. – Жаль. Мне будет так не хватать твоих проповедей. – не затягивая паузу, тварь медленно подняла руку и протянула в направление неподвижного Пророка. Тот не собирался играть в вежливость, но что-то заставило его ответить на рукопожатие. В итоге Джозеф почти сразу ощутил боль в запястье, пронзившее все тело и вынудившее постепенно опускаться на согнутых коленях вниз. – Знаешь, в чем суть? Ты осознал свои грехи, но так и не понял главного – это ничего не изменит. Каждый раз, глядя в зеркало, ты будешь видеть мое лицо. До тех самых пор, пока я лично не приду за тобой. – наконец выпустив заложника из цепкой хватки, верховный взглянул на него снизу вверх и произнес: – А теперь прочь из этого мира.
– Святой отец! Святой отец, очнитесь! – возгласы телохранителей и попытки поднять упавшего на землю Пророка не увенчались особым успехом. Пока он сам не распахнул глаза и не втянул ртом избыток воздуха, отчего закашлялся. – С Вами все хорошо? – непонимающе оглядевшись, монах с трудом перевел дыхание. – Вы убили Фельдмаршала, а потом потеряли сознание.
– Я не терял, – отказавшись от помощи в виде подставленного локтя, Рокуэлл самостоятельно, с подчеркнутым достоинством, поднялся на ноги и отряхнул сутану. – Меня призвал Создатель для разговора. У него было важное сообщение. – почтительно склонив головы, легковерные солдаты больше не ставили под сомнение божественную власть лидера. А сомневались ли они вообще? Или все происходившее – не более, чем видение? – Он что-то говорил?
– Вы застрелили его раньше.
– Мне нужно вернуться в Республику, Гавриил, – спустя минуту заключил проповедник, прижав ладони к грудной клетке. – На машине я не успею. Потрачу слишком много времени…
– Самолет Мародера, – вперед выступил один из безбожников, весьма кстати вспомнивший про надежное средство спасение. – Мы сбили пару истребителей, но в небе может быть небезопасно и велик риск не добраться до Столичного аэропорта.
– Его кто-то ждал. Значит, опасность минимальная.
Офис генерального прокурора, улица Маркиза Шакса.
Взрывы гремели один за другим. В какой-то момент уже стало невозможно подсчитать, сколько их было в общем количестве. Насмерть перепуганные горожане бегали по мостовой, уцелевшим улицам и в панике перелезали через нагромождения обломков зданий. Другие падали на землю и громко молились, воздевая руки к разверзнувшимся небесам, всасывающим черные дымные потоки. Остальные люди устремлялись в подвалы, погреба, подземные люки и на чердаки. Хаос захватил умы жителей сильнее, чем пропаганда национальных каналов. Связь прерывалась. Где-то раздавались сирены машин скорой помощи. Санитары без масок выбегали из автомобиля, но не могли сориентироваться в общей суматохе и исчезали за завесой пыли. Полицейских расстреливали внезапно пробудившиеся бандформирования, растащивших половину брендовых магазинов. Во власти анархии человеческие существа становились похожи на животных, которыми и являлись. Обнажая истинную натуру, покрытую налетом первородного греха и звериного начала, народ не смел больше взывать к искусственно созданным богам демократии. Не имел право запятнать их честные помыслы своими вульгарными просьбами о честном правительстве.
Судная ночь, пожиравшая все шаткие социальные контракты, разрасталась. Нелегальные группировки, до этого организовавшиеся за пару минут, истребляли все живое вокруг. Насилие процветало. Сама Преисподняя ужаснулась бы от увиденного. Вон там какие-то шуты висели на потешном столбе. В другом конце рабочего квартала, изуродованного воронками от бомб, развевался усеянный следами от пуль флаг. Напоминающий о победе великой Революции белых. Непоколебимо взирающий на свои порождения, не оставляющих от ее наследия и камушка. Всегда найдутся недовольные и в порыве маргинального экстаза придумают различные заумные термины вроде конформизма, контркультуры, гештальта и прочей ерунды для оправдания своей несостоятельности в злобном, жестоком, грубом мире неисполненных надежд. Все борцы за справедливость рьяно отстаивали равноправие, расовый паритет, честность, прозрачность – в общем, все те качества, которые так быстро забылись под давлением вседозволенности и беззакония. Так раскрывалось лицемерие, мировые заговоры и пропитанные фальшью общественные социальные движения за права всех и одновременно никого. Серьезно. Стоит немного ослабить поводья, и лошади рванут в бездну.
Зато с прогрессивными мыслями о либеральной демократии. *******
Возможно, генеральный прокурор оценил бы эту лексическую эквилибристику, если бы не упал навзничь после первого неожиданного взрыва (хотя никто не ожидал и последующих). Потеряв сознание, он побывал на грани умопомешательства и расстройства. Однако смерть почему-то не рискнула присоединяться к этому триолизму. Посчитала себя слишком чистой для извращений, присущих блюстителю законодательства. Приподнявшись на подрагивающих локтях, Хьюго едва нашел в себе силы пошевелить другими частями тела. На первый взгляд все цело. Но левая нога не поддалась. Чертыхнувшись, он перевернулся на спину и осмотрел рану. Кровоточащую, очень глубокую и болезненную. Кто бы мог подумать, что ранний уход с рабочего места спасет жизнь. Премьер-министр отослал его в офис, таким образом оградив от самого взрыва, но не взрывной волны. Видимо, его отбросило на много метров от Ратуши. Точнее – ее развалин, похороненных вместе с чужими амбициями и честолюбивыми устремлениями.
– Твою мать, – опершись на небольшую часть мраморной лестницы с вырванными кусками перил, Смотрящий поднялся на обе ноги, неизменно пошатываясь и клонясь вбок. Смахнув со слипшихся волос пот и капли крови, стекавшие на глаза, он провел дрожащей рукой по лицу, надеясь, что особых ран не обнаружится. – Да что же это? – достав из кармана порванного, заляпанного грязью пиджака телефон, покрывшийся мелкими трещинами, мужчина безуспешно пытался включить его. Люди, проносившиеся мимо, не обращали внимания на застывшего с айфоном прокурора. В тот же миг гигантский экран, прикрепленный к одному из старых домов в центре для ретрансляции реклам и сводок новостей, загорелся, выводя на всеобщее обозрение лицо печально известного Армана Волкера. Сдерживая рвущуюся наружу улыбку, тот обещал своим верноподданным дивный мир, используя старый телевизионный прием в виде игр в гляделки со зрителями. – Ублюдок. – припрятав телефон, Хьюго отважился сделать пару шагов в сторону своего офиса. – Надо было соглашаться на кабинет в Парламенте. Был бы мертв, не пришлось бы тащиться в такую даль. – сдавшись, он опустился и пополз на четвереньках. Вряд ли кто-то развлечется и снимет ползущего государственного обвинителя на телефон. Тем более трезвого, раненного и уставшего.
На середине пути Санденс предпринял как минимум пять попыток встать, но в итоге подобрал с земли невысокую балку и использовал как трость. По углам прятались немощные старушки, чьи морщинистые трясущиеся ладошки сжимали костыли и с трудом пытались перекреститься. Всем так хотелось получить помощи от бесплотного добра, что о вселенском зле быстро забывали. Но генпрокурор все помнил. В этом заключалась его работа. Можно было отобрать у народа деньги или костыли, но зачем потом делать удивленную физиономию при возникновении ненависти? Кивнув пенсионеркам, законник двинулся дальше, опираясь на ненадежную деревяшку, подобранную возле треснувшего дерева. Как ни странно, улица имени Маркиза Шакса избежала прискорбной участи соседей. Исключительно благодаря демону, отвечающему за воровство денег из королевских дворцов. Оценив иронию, Хьюго даже перестал ощущать тянущую боль в конечности. Под конец он добрался до четырёхэтажного квадратичного строения с помпезной надписью “Офис Генерального Прокурора”, выбитой золотыми буквами на зеленом мраморном фронтоне. Внизу, на уровне глаз, красовалась платиновая табличка с точном такой же надписью, исключая золотистый герб страны.