Но это ведь сплошное самовнушение. **
Перри жила в таком режиме слишком долго. Жила в противоречиях и неоднозначностях, обмане и самообмане. Не рассчитывала на понимание и не нуждалась в поддержке, однако оставалась благосклонной к новым членам клуба; давно разочаровалась в обществе, но все еще находила в себе силы не заснуть вечным сном. Непреклонная Королева, вторая железная леди. Однажды газеты поставили ее на третье место в списке самых влиятельных лиц Страны. Но они ошиблись. В ней что-то сломалось. Смерть дяди, являвшегося гарантией то самой мнимой безопасности, пошатнула ее некогда умиротворенное сознание. Или всему виной был медленно умирающий Город? Он так долго высасывал из нее жизненную энергию, что сейчас, находясь на краю гибели, принес не долгожданное освобождение, а невыносимые терзания. Маргулис ненавидела себя за подобную слабость. Ненавидела проклятых мертвецов, пытавшихся выдавать себя за людей; поганый Эдем, отобравший лучшие годы ее жизни – но больше всего ее бесили комментарии надоедливого кретина, сидящего напротив. Его подчеркнуто заумный вид дополняли гротескно-убогие очки, периодически спадающие на переносицу.
– Ты же учился в университете, почему ты такой тупой?
Мужчина никак не отреагировал на оскорбление. Лишь улыбнулся после минутного молчания, продолжая исписывать блокнот с машинами на обложке. Его невозможно вывести из себя. Хотя многие пытались. От скуки или раздражения. “Пока родители кутят и тратят; Знай – тебя укладывает спать популярный писатель”. Нервно постукивая ногтем по подлокотнику, Перри ждала ответной реакции, которой не последовало. Господин Никто мотнул головой, отбрасывая светло-коричневые пряди в сторону, дабы те не мешались. Полностью сосредоточив внимание на расписывании давно известного “диагноза”, он временами прикусывал колпачок от ручки. Это способствовало мыслительному процессу, дарующему завуалированные выводы и витиеватые фразы. Неужели их многообещающий диалог закончился? Иной раз вдова задавалась вопросом: стоило ли ей так рисковать ради посредственного бумагомарателя, прикидывавшегося дураком больше пяти лет? Он создавал слишком много проблем. Его инстинкт самосохранения, напрочь атрофировавшийся в молодости, что привело к заключению в тюрьме, угрозе смертной казни, а потом и к накрахмаленному белью в психбольнице, разыгрался с удвоенной силой и перерос в откровенную паранойю. Он начал разговаривать исключительно метафорами, загадками и полунамеками. При посторонних вел себя крайне неадекватно – многие списывали это на врожденную маргинальность писателей –, а над непризнанными друзьями насмехался. Похоже, единственная, кого он по-настоящему любил, была его машина.
Подарок ко дню освобождения.
– То же самое ты сказала Всеотцу?
Наклонив голову вбок, безымянный собеседник закинул ногу на ногу с нарочитой издевкой. Он умышленно пародировал Маргулис, добиваясь предсказуемого эффекта: гнева, колкости, крика или же требования убраться вон из кабинета. С ним женщина была более уязвима, чем со всей братией. Но что-то определенно пошло не так. Вздрогнув, Виктория потянулась к пачке сигарет, лежавшей на столике, и механическими, годами отработанными движениями закурила. Сизый дым распространился по комнате в считанные секунды. Обычно его раздражал этот гнуснейший запах. Но сегодня все простительно. Состояние пациентки волновало куда больше. Откинувшись на спинку, самопровозглашенный психолог с любопытством следил за нервозностью Королевы. Ее же раздирали очередные воспоминания о том проклятом дне, перечеркнувшим годы кропотливой работы. В целях безопасности господина Президента, явно пережившего нервный срыв, его подсадили к ней в бронированную машину, чтобы незаметно вывезти из Города. Старик вжался в самый дальний угол, обхватил собственную голову руками и, покачиваясь, бормотал что-то невнятное. Лишь одна фраза из всего полуобморочного бреда была более-менее разборчива: “это моя вина”. Затем он резко пришел в себя, потребовав срочно найти замену кандидату в мэры, покончившему с собой больше месяца назад, и прислать к нему как можно быстрее.
“Времени совсем не осталось. Я больше им не доверяю. Ни Волкеру, ни Мастерсу. Никому из них. Только тебе!”.
– Наша беседа не имеет смысла, – подытожила Виктория, закрывая глаза и пропуская дым через легкие. Тот, словно отрава, курсировал по телу. Насколько же ей хреново, раз она ловит кайф от этих дерьмовых сигарет? – Ты копаешься в моей голове уже очень много лет, но результата нет. Легче не становится.
– В том нет моей вины. Ты не пускаешь меня дальше. Я уже устал разрушать один барьер за другим, а затем наблюдать за тем, как ты отстраиваешь их заново.
– Что же ты за психолог, если не можешь справиться с такой банальной проблемой?
– Я, несомненно, сейчас потешу твое самолюбие, если скажу, что твои проблемы весьма отличны от затруднений простых смертных, которые ко мне ходят, – фыркнув, Господин Никто потянулся к бокалу рома. Он редко выпивал на рабочем месте, но иногда без этого было просто не обойтись.
– К тебе вообще никто не приходит.
– И то верно, – залпом осушив бокал, мужчина вновь углубился в записи. Десять листов. Новый рекорд для нее. – Хочешь сменить тему?
Неожиданно распахнувшиеся двери опередили Викторию с ответом. В этом Городе лишь двоим людям было разрешено врываться в главный кабинет без предварительной записи – Волкеру и гонцу с важными вестями, кем бы тот ни был. Сейчас этот сомнительный пост занял Томас, едва сдерживающий рвущиеся наружу эмоции. Его остановило наличие постороннего. Третье мнение тут совершенно ни к чему. Впрочем, в такой ситуации можно забыть о манерах. Замерев на пару секунд, Ридус быстро просчитал всевозможные варианты развития событий, взвесил все за и против, после чего ринулся к сестре. Без лишних предисловий он наклонился к ее уху и прошептал несколько слов, от чего Маргулис побледнела и нервно сглотнула, явно превозмогая себя. Дрожь охватила ее пальцы, несколько раз стряхнувшие сигаретный пепел мимо пепельницы. Снова это мерзопакостное чувство собственной беспомощности. Хотелось кричать вовнутрь себя. Дабы ни одна живая душа не услышала.
– Ты уверен? – отстраненное выражение лица и ледяной тон привлекли внимание писателя. Не поворачивая головы, он сделал еще одну пометку возле графы “эмоциональная устойчивость”. – Абсолютно точно?
– Прошло много времени, но я еще в состоянии узнать своего дядю. Он просит тебя о встрече. Стоял под входом с самого утра, но не решался зайти, – ощутив, как маленький огонек медленно подкрадывается к коже, женщина вовремя отдернула руку, тем самым уронив окурок на ковер. – Как прикажешь поступить? – проигнорировав нервозность сестры, Том пытливо вглядывался в ее расширившиеся зрачки. – Привести его? – наконец, Королева соизволила кивнуть, прикрывая глаза и мысленно досчитывая до десяти.
– Подожди! – вдох-выдох. Сдавливающий грудную клетку воздух вырвался наружу вместе с остатками токсичного дыма. Нужно собраться. Привести себя в порядок. Нормализовать пульс. – Выведи моего гостя. Сеанс окончен. А потом возвращайся сюда. Ты мне нужен.
Опустив голову, Ридус изучал причудливые узоры на ковре, представляющие собой разлитую по полу кровавую массу с завитушками и многоцветными вплетениями. Это продолжалось недолго. Поправив белую бабочку на шее, Томас поймал на себе взгляд, полный невысказанной мольбы. Кто бы мог подумать, что два оставшихся выходца некогда могущественного клана Республики будут держаться друг за друга до конца. Несмотря на то, что их чистая кровь подверглась разным примесям, она по-прежнему остается квинтэссенцией неразрывных семейных уз. Это не пустой звук. Храня молчание, волкопес подошел к придворному шуту и положил тому ладонь на плечо, таким образом намекая на окончание аудиенции. Поднявшись с кресла, Господин Никто прижал исписанный вдоль и поперек блокнот к груди, словно боялся, что у него заберут самое ценное. Как забавно.
Ему было плевать на потерю имени, но не на горстку никчемных листов.