– Не обращай на него внимания, он часто беспокоится по мелочам, – сказанное не таило в себе ни намека на презрение или насмешку. Их связь с Господином Никто более глубокая, чем могло показаться. Он правда волновался за нее. – Я просто наверстываю упущенное. Если помнишь, то я как-то взяла недельный отпуск. Накопилось много работы. Не люблю, когда ее делают за меня.
– Отдаешь дань лучшим традициям нашего семейства трудоголиков? – облокотившись на косяк балконной двери, Ридус скрестил руки на груди. Ему искренне хотелось облегчить чужую боль, но он не знал, как. – Не устаешь?
Ее рвало на части. Эмоции переполняли потрепанную душу. Это было так очевидно, но великая Королева не признается в своих проблемах. Сколько бы они не разговаривали, делились личной печалью, забирали себе часть страданий, Виктория нередко закрывалась в себе, отгораживалась от внешнего мира невидимым куполом. Даже нестабильный Волкер, преследующий свои цели, не мог пробиться сквозь ее прочную броню самосознания, опустошающую саму себя. Чересчур много сил было вложено в создание надежной защитной системы. Вместо сирен – высочайшие болевые пороги, вместо механизмов – целые бастионы.
– Нет времени на усталость. Ты же знаешь – стоит разнежиться, как тут же кто-то подойдет сзади и шепнет на ухо “деньги, деньги”. Так мама любила выражаться.
– Если бы она стала свидетельницей всего происходящего, как думаешь, что бы она нам сказала?
– Наверное, утешила бы нас тем, что мы, по крайней мере, не скучно живем, – рассмеявшись от приятных воспоминаний, оба собеседника достали по еще одной сигарете. Дым окутывал их быстрее тумана. Чудесная погода. Под стать настроению. – Не знаю, как бы еще она могла охарактеризовать эту помойную яму. Учитывая тот факт, что деликатность не была ее сильной стороной.
– Она не боялась называть вещи своими именами. Я до сих пор помню, как она прилюдно осадила моего дорогого отца. Что она ему тогда сказала? – машинально коснувшись шрама на подбородке, Том погрузился в единственные приятные мгновения из детства. – Кажется, назвала позором нашего клана.
– Между прочим, она тебя очень сильно любила. Считала сыном, которого у нее не было. В ней все еще оставались живы эти аристократические пережитки. Кровь. Семейное наследие, – обняв себя свободной ладонью, Виктория продолжала неотрывно смотреть на разрастающееся дымчатое полотно. – Ты оставался ее последней надеждой на внуков.
– Боюсь, она упустила важную деталь, – странно улыбнувшись, мужчина швырнул окурок вниз, одновременно с этим рискнув нарушить установившуюся дистанцию между родственниками. – А ты сама никогда… об этом не задумывалась? Хотя бы раз?
– Не пойми меня неправильно, Том, но семья – это в какой-то мере слабость, – повернув голову в сторону прищурившегося брата, Маргулис потянулась к новой дозе никотина. – Она серьезно усложняет нашу главную задачу. Выживание. – окутав себя плотными сизыми кольцами, хозяйка клуба углубилась в абстрактные размышления: – Все остальное значения не имеет. Я знаю, о чем говорю. Большую часть жизни я заботилась о своих близких. О тех, кого называла семьей. И даже не замечала, как они тянули меня вниз. Причиняли так много боли. По сути, являясь невыносимым балластом.
От которого необходимо избавиться.
На протяжении всего монолога Виктория отчаянно старалась игнорировать тот факт, что где-то там, за границей цивилизации, разыгрывался акт ее финального падения. Поступок, который раз и навсегда уничтожит остатки человечности. Чем еще заниматься тут? Сопротивляться глупо – мрак, водолаз да спрут. Два человека, малозаметных, сливающихся с толпой, однажды сели в ржавую развалюху, взятую напрокат, и уехали в неизвестном направлении. Они ехали всю ночь, сопровождаемые светом тусклых фар встречных автомобилей и флегматичными музыкальными композициями. На них никто бы не обратил внимания. Обыкновенные люди, путешествующие по бескрайним просторам Республики. Разве это карается законом? Пока что нет. Лежащие на заднем сидении лопаты, трогательно накрытые старым одеялом, ни о чем не говорили. В конце концов, они могли остаться от предыдущих владельцев, офицер. Но всем было плевать. Никто не следил за ними, предоставляя возможность спокойно завершить начатое. Покинутая деревня – их конечный пункт назначения. Такие Богом забытые места привлекают только самоубийц и иных скучающих личностей.
Как этих двоих, например.
“Черт возьми, этот Маларки – просто гений”. Сказал один из них, сидя на капоте машины, громко тарахтящей после длительной поездки. Рассматривая значок полицейского, поблескивающий на слабом свету, мужчина изредка переводил взгляд на молчаливого попутчика. Тот уже битый час орудовал лопатой, усиленно погружая ее в сырые комья земли и забрасывая ими огромную яму. Ему аккомпанировала нарастающая кантри-музыка на фоне приятного мужского баритона. “Пора заканчивать”. Произнёс другой участник процесса, выбравшись из импровизированной могилы. Его специальная одежда тусклых тонов была полностью испачкана грязью. Скоро они ее сменят. Размяв плечи, Долан спрыгнул с капота, предварительно подобрав валявшийся на земле кейс с деньгами. “Покойся с миром, ублюдок. Ты были никем при жизни, никем остался и при смерти”. Высыпав банкноты прямо на мертвеца, чьи отдельные части тела выглядывали из-под влажной почвы, оба напарника вновь взялись за лопаты.
Вот и все. ***
– Но к тебе это не имеет никакого отношения, Томас, – ледяная женская ладонь коснулась лица, непроизвольно дернувшегося от такого порыва. Их глаза встретились. Потускневшие, лишенные всякой радости. – То, что наши отцы сделали с нами – непростительно. Мы больше не допустим, чтобы это повторилось. Я не допущу.
Ридус, безмолвно возвышающийся над сестрой, накрыл своей рукой ее собственную. Их идиллическое мгновение совместной слабости не могло длиться вечно. Очередной посланник, вошедший без предупреждения, заставил Королеву поспешно вернуться в кабинет. Она заметно нервничала. В руках непрошеного гостя, возможно, находилось будущее всей организации. Неприятная власть.
– Все прошло хорошо, – апатичный тон мог ввести в заблуждение. Но от подобных людей иного не требовалось. – Держите. – протягивая вперед запечатанное письмо вместе с поводком, гонец поклонился и направился обратно к двери. – Собаку я оставил в главном холле.
Пес убитого Флоррика.
– Жизнь налаживается, брат, – надтреснутым голосом проронила Виктория, откладывая трофеи на стол. Ее снова била мелкая дрожь. Опустившись в кресло, она ненадолго погрузилась в себя. Все наконец-то закончилось. – Отныне все будет хорошо.
Том не понял, кого из них двоих она пыталась убедить больше. Впрочем, он не ответил. Сигарета почти автоматически оказалась в его пальцах. Он прекрасно осознавал суть произошедшего, но не мог найти подходящих слов. Том не был уверен, что они вообще нужны. Пройдясь по комнате, Ридус изредка останавливался перед портретом Майкла и пристально вглядывался в знакомые, но постепенно забывающиеся черты. Этот человек покинул их, не оставив шанса на искупление.
Маргулис игнорировала родственника. Ее занимала другая проблема – как перевести средства на чужой банковский счет, при этом не создавая лишней шумихи. Оформить как пожертвование? Это оно и есть. “Транзакция принята”. Два слова, означающих искупление. Но ей все равно никак не удастся сбежать от себя. От того, что она сделала. И полностью оплаченная операция чужому ребенку точно не исправит тот ужасный поступок, который она совершила. Наблюдая из-за угла, Томас почти не подавал признаков жизни. Он будто бы слился с окружающей обстановкой. Все, что его интересовало– лежавшая на тумбочке тетрадка с вываленными листами. На ней весьма аккуратным, каллиграфичным почерком была выведена фраза. “Все переплетено”.
Автор – Господин Никто.
В чем-то этот полубезумный скоморох прав. Судьбы тесно переплетены. Все взаимосвязано. Нет в этом дурном мире свободы выбора. Один человек может ютиться в углу, прячась за дымом и болью. Другой, в это же время, может сидеть на развалинах мира и созерцать его медленную гибель. Он будет бездумно перебирать бусинки на болтающихся четках, опутавших руку. Его мутные, безжизненные глаза переходят от взорванной радиовышки к догорающей деревне. Языки пламени, все еще пожирающие базу, представляли собой невообразимое зрелище. Гнетущее и радующее одновременно.