– Я убила собственного отца.
Четыре слова. Четыре гребаных слова эхом разнеслись по полутемному залу.
Он замер в нерешительности, явно переваривая услышанное. Опустив потухшие глаза, Кардинал молчал. Ему потребовалось время, чтобы покинуть Кокаиновый Рай и компанию из двенадцати апостолов-игроков в покер. Побочный эффект. Окончательно придя в себя, Мануэль поддался вперед и, схватив женщину за локоть, притянул к себе. Значит, так с ними бывает. Ладью можно вывести из игры при помощи простых человеческих… эмоций? Но ведь они бессмертные твари, самопровозглашенные небожители, строители вечных империй. Нет, они не герои, не спасители и не блаженные инсургенты. Просто ошибки системы, программные дефекты. В каждом из них изначально был заложен стандартный набор кодов, постепенно заразившийся вирусом.
– И самое ужасное, что я до сих пор не испытываю к нему жалости. Ни капли, – она почувствовала обжигающее мужское дыхание в области оголенной шеи. Волкер покрывал ее лицо страстными, подчас беспорядочными поцелуями, слизывал солоноватые капли на щеках, прикусывал участки кожи, не защищенные тканью пальто. Если не знать его, то можно перепутать все происходящее с нежностью. – Я убила его…
– Он получил то, что заслужил, – без тени сомнения прошептал Советник, попутно пятясь куда-то назад вместе с прижавшейся к нему вдовой. Не вписавшись в поворот, он опрокинул тумбочку с ранее поставленным на нее бокалом. Плевать. – Он хотел уничтожить тебя. Ты опередила его. Не кори себя за то, что правильно.
Значит, ты уже обо всем знаешь?
Когда-то она хотела уничтожить и его. Ведь он причинил ей гораздо больше боли. Но никогда не делал этого первым. За долгие годы знакомства именно поведение Виктории приводило к столь печальным последствиям, становясь катализатором очередного срыва. И все ради возбуждения, получаемого от каждого нового вызова судьбе. Ей нравилось наблюдать за тем, как его внешне привлекательные черты искажаются маской неподдельной ярости, как непроизвольно холодеет взгляд, а кулаки сжимаются до хруста.
В конце концов, провокатор становится жертвой.
– Ты должен радоваться. Я стала такой же, как ты, – у нее началась истерика. Обхватив любовника за шею, Перри уткнулась ему в грудь. Ее била мелкая дрожь, а психику рвало на части. Коренной перелом всего. – Это невыносимо.
– Это то, кто мы есть.
Любимая фраза, ставящая под сомнение все верования и устоявшиеся каноны. Как же иначе. Да, так с ними действительно бывает – в какой-то момент их попросту ломает. Волкер переживал это тысячу раз, но ни разу не смел прийти к ней за помощью. Она бы вдоволь насладилась моментом его слабости, после чего окрестила бы слабохарактерным кретином и установила бы гегемонию Своры. Или ему хотелось так думать.
– Успокойся, – Мануэль закусил трясущуюся женскую губу, попутно расстегивая пуговицы пальто и касаясь пальцами ледяной кожи, покрытой мурашками. – Я не позволю тебе утонуть в этом блядском чувстве вины.
Оно было ему знакомо. Это один из тех невидимых рубцов, въевшихся в сердце и причиняющих нестерпимую боль. Они снова пересекли этот Рубикон. Вдвоем. Добровольно заклеймили себя нетленными мятежниками, лишенными любого намека на сострадание или сочувствие. Ко всем, кроме друг друга. Кто бы мог подумать, что их судьбы так тесно переплетутся. Особенно в пункте убийства собственных родственников. Подхватив Викторию на руки, Регент понес ее в спальню. Что это? Попытка отогнать ненужные воспоминания? Явно не увенчалась успехом. Он все равно вернулся в тот проклятый день, больше пятнадцати лет назад.
***
Мальчишка стоял на коленях, раскачиваясь под лучами палящего солнца. Кровавые реки стекали по израненным мышцам живота, насквозь пропитав рубашку. Он отключался. Гремящий на фоне салют напоминал звуки разрывающихся снарядов. Революция восторжествовала. А Волкер был слишком далеко. Возле места, которое когда-то называл домом. Где рос в ненависти и отчаянии, не подозревая о блистательном политическом будущем и головокружительной карьере. Просто юнец, подвергшийся влиянию деспотичных наставников. Достаточно амбициозный, чтобы затем уничтожить половину из них, и в меру жестокий, чтобы забыть о второй. Влюбившийся в одну из самых непредсказуемых женщин этого увядающего мира. Быть может, все еще имеющий шанс стать родоначальником их общей династии, которой будет суждено просуществовать много лет.
У него было все. Кроме желанного покоя. Но тогда, ощущая под собой медленно растекающуюся лужу собственной крови, Арман не задумывался о последствиях. Его тошнило. Нужно убираться отсюда. Больше его тут ничего не держит. Прикрыв глаза, уже тогда впитавшие в себя толику уныния, неудавшийся революционер накренился в сторону. Тело изнывало от многочисленных кровоподтеков, треснувших ребер и неглубоких ран. Все ведь не может закончиться вот так. В центре разверзшейся пучины Ада, куда его уверенно затягивала чья-то невидимая рука. Следует попытаться найти в себе силы, потому что у него еще осталась одна незавершенная миссия. Она заключалась отнюдь не в поздравлениях новоизбранного – иногда результаты выборов можно было предсказать с математической точностью – Президента. Нет.
Скорее в долгожданном часе расплаты.
– Ты вернулся? – слегка озадаченный, но по-прежнему грубый голос отца напомнил о реальности. Даже не спросишь, как я себя чувствую? Не обратишь внимания на кровавое месиво, некогда имевшее вид цельной человеческой плоти?
– Хочу забрать деньги.
Пожав плечами, мужчина не стал препятствовать. Лишь критически осмотрел общее состояние возвратившегося сына и, по всей видимости, остался удовлетворенным, так как сразу отправился за очередной бутылкой. Дверца открывшегося холодильника протяжно заскрипела – сколько он себя помнил, ее никто не удосуживался починить за двадцать лет – в результате чего оттуда была извлечена почти нетронутая бутылка водки. В сущности, его нельзя винить за такие пристрастия. Не то чтобы Мануэль не был знаком с таким понятием, как осознанное саморазрушение, совсем наоборот. Однако есть большая разница между систематическим неудачником, вечно ноющем о несправедливости жизни, и невинным мальчишкой, понимающим, что так жить нельзя. Потом это переросло в осознание, некое просвещение. Сформировало совершенно противоположную адвайту.
– Конечно, тебя всю жизнь только деньги и беспокоили, – для поддержания равновесия Волкер-старший облокотился на дверной косяк и скрестил руки на оголенной груди, при этом наблюдая за действиями сына. – Когда в последний раз ты навещал ее просто так? Ты знал, что она болела.
Сохраняя то же ледяное молчание, Арман продолжал собирать разбросанные по полу купюры с изображенным на них суровым лицом Президента. Бывшего. Потянувшись за сумкой, лежавшей возле старого дивана, юноша на секунду задержался. Перебитая нога заныла еще сильнее, когда он наклонился вперед и, придерживаясь ладонью за подлокотник, поцеловал умершую маму в лоб. Ее сухая, истрескавшаяся кожа пропахла дешевыми медикаментами. Но на лице оставалась до странности безмятежная улыбка. Какую он будет помнить до конца. Квинтэссенция смерти. Ее безоговорочный триумф и радость от того, что она наступила. Невероятно. Тогда он внезапно все понял. Это было второе откровение за сегодняшний бесконечный день.
В последний миг наступает принятие неизбежного. А затем – явное облегчение. Сначала они боятся. Но этот страх мимолетен. Ведь с ним так легко покончить. Зато они увидели, кем были все это время. И поняли, что не стоило так отчаянно цепляться за жизнь.
– Неужели он недостаточно хорошо тебе платит, раз ты решил вернуться?
Перенеся вес на здоровую конечность, будущий Регент взглянул на отца. Биологического. Их не связывало ровным счетом ничего, кроме клеток ДНК. Это даже не их выбор. Свой Арман сделал давным-давно. Не совершая резких движений, он осторожно выпрямился. Ломота во всем теле уже воспринималась как данность. Он колебался. Остатки совести пытались отогнать подступающий к сердцу мрак. Дай мне повод не делать этого. Молю тебя.