– Подгребай помаленьку, шепнул Андрей.
Правой рукой он держался за полузатопленный ствол, а левой загребал к чужому берегу.
Вода постепенно выхолаживала, и все же вокруг было так тихо, что даже не верилось, что сейчас идет война. Где-то справа вдалеке пророкотал короткой очередью немецкий пулемет, вдалеке вспыхивали в небе вспышки осветительных ракет, побиваясь через туман зыбким молочным цветом.. На них немцы никогда не супились. Но раньше они имели склонность педантично пускать их через равные промежутки времени. Наши научили их, что это так делать не следует. Было время, когда они наступали, и учили, учили, учили нас. А мы только мотали на ус. Теперь и им приходилось учится. Теперь немец пускал ракеты с рваным интервалом. Вода в тумане тихонько, как-то очень по мирному плескалась. Течение медленно но верно сносило их к вражескому берегу. Один раз они чудом разминулись с корпусом полузатопленной лодки, которая плыла своими бортами почти вровень с водой. Вдруг с чужого берега свистнуло, и – Андрею показалось, что прямо над ними – вспыхнула близкая осветительная ракета. Ночное проклятое солнце зависло над рекой, медленно опускаясь на парашюте, отбрасывая от предметов резкие тени. Андрей опустился в воду по самые уши, корябаясь мокрой щекой о кору дерева. Несколько бесконечных секунд, он жался к воде под помаргивающим светом. А потом с немецкого берега заработал пулемет.
Сперва Андрей услышал несколько тяжелых шлепков по воде, а потом их перекрыл долетевший с берега рычащий захлебывающийся звук, в котором было даже не различить отдельных выстрелов, – будто кто-то рвал на части огромный лист бумаги. Фирменный почерк немецкого МГ. На секунду наступила тишина. Андрей облегченно вздохнул. Но тут по воде шлепнуло буквально рядом с ним, а ствол дерева вздрогнул от нескольких быстрых гулких тяжелых ударов. Треснула и упала в воду срезанная расщепленная ветка. Звук рычавшего пулемета снова пришел с опозданием. Немец на берегу увидел дерево, и прощупывал его короткими очередями. Андрей прижался к стволу. Все тело сжималось в ожидании раны и боли. Но повезло. Немец еще раз треснул очередью, и успокоился.
Дерево все сносило. Свистнула и потухла еще одна осветительная ракета. Наконец Андрей почувствовал под ногами твердую, скользкую от ила опору речного дна. Есть! Передний конец мягко и тяжело тюкнулся в невысокий размытый обрывчик немецкого берега. Андрей сжал плечо Бектимера, прислушался, и перебирая руками тихонько вылез к самому берегу. Оттуда толкнул рукой плот. – Крепко ли сел? Не снесет ли его река приподняв водой? Нет, не должен. Хорошо его течением прибило… Вот только куда? Туда ли, куда рассчитывали? Они залегли в воде, у кромки берега, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Андрей осторожно выставил голову, осмотрелся, и перебрался наверх. Мокрая одежда быстро сковывала движения и быстро набирала грязь. Снова лежали. И когда Андрей решил уже вытаскивать с плотика пулемет, они услышали кашель и немецкую речь. Где-то впереди, и чуть правее, – если лживый туманный ночной воздух не слишком путал со звуком, – был немецкий пост передового охранения. Андрей положил ладонь на руку Ефиму, потом тронул плечо Бектимера и неслышно достал с ножен на поясе финку с наборной ручкой разноцветного стекла. Ефим прихлопнул ответно его по руке, и достал свой нож. Бектимер тоже извлек свое пыряло, изогнутое, и сточенное многолетним острением до тонкой заостренной полоски, что почему-то придавало ему особенно зловещий и дурной вид.
Андрей поползу веред, вертясь червем и вжимаясь в землю, ощупывая перед собой землю. Немцев он по-прежнему не видел, и полз на примерно, как запомнил. Но вскоре опять раздавшийся приглушенный кашель направил его, как маячок. Наконец впереди привиделись какие-то неясные тени. В темноте, известно, если хочешь что-то увидеть, так не смотри прямо, а как бы краем, искоса. Впереди из темноты обрисовалась пулеметная ячейка, – дырчатый ствол в кожухе, опираясь на двуногу лежал на бруствере, а за ним маячили характерные немецкие каски. Один немец что-то сказал другому, и сперва Андрей не мог разобрать слов, но зато ясно слышал интонацию, в ней ловилась меланхоличная скука нескончаемо долгого дежурства.
Он снова пополз вперед, забирая влево от немецкой ячейки, чтобы подобраться к ней сбоку, а затем и сзади. Замер оглядывая, нет ли где рядом еще поста. Пополз опять. Это было уже на расстоянии рывка. Дружеские руки тронули его, – Фима с Бекти были рядом. Так же, жестами, распорядились жизнями немцев. Того что слева брали они с Ефимом, а правого окучит здоровяк Бектимер. Немцы все плескали в интонациях скукой, разговаривали о своем. Негромко, но отсюда уже было слышно. Из темноты летели обрывки фраз. Шайзе… дис нибель… кельте… гиен нах хауз… Да, теперь он слышал, и он понимал. Спасибо школьной немке, сухонькой пожилой всегда аккуратной женщине, большой любительнице немецкого мистического романтизма. Гауф писал волшебные сказки-альманахи о пиратских кораблях-призраках, лесных разбойниках и восточных калифах. А Гофман таинственные зловещие полные дьявольщины истории, между которых часто сквозили насмешки над немецкими обывателями-филистерами. Но немецкий романтизм остался только в книжках аккуратненькой сухенькой учительницы, а на родине, в Германии он умер. Зато филистеры расцвели, и со свойственным им прагматизмом и аккуратностью пришли на нашу землю, отнимать жизнь… А немцы все переговаривались, гоняя скуку длинного дежурства. О бытовом они говорили, о самом обыденном, и не подозревали что теперь смерть к ним подошла. Не знает человек, сколько ему отмеряно и когда к этому готовится. Чудно…
Мышцы напряглись, Андрей поднялся, стараясь ступать бесшумно босыми ногами на носках мягко побежал к ячейке, запрыгнул на немца и сверху, в шею под каску, ударил ножом. Немец сдавленно – а показалось на всю округу – выдохнул. Тут же рядом приземлился Фима и сунул немцу в живот, раз, другой третий, и еще… А второго схватив и сунув несколько раз ножом в бок, подмял и повалил на дно Бектимер. Звякнули под ногами густо лежащие стрелянные гильзы, каска немца чиркнула по краю ячейки, а рукой он судорожно схватил горсть земли, осыпав на дно окопа мелкие камешки, и сбруя немца стукнула когда лопатка в чехле стакнулась с овальной железной немецкой коробкой для противогаза. Громко. Ох громко… Андрей все еще придерживая немца, встал на его тела коленом и чуть высунулся над окопом. Услышали, или пронесло? Не всколыхнет ли ночь криками и стрельбой? Нет? Нет. Все тихо. Тихо.
Бектимир застыл рядом неторопливо обшаривая окрестности взглядом. Ефим наклонился вниз, пошарил, вытянул упавшую с немца каску и нахлобучил на голову. Это было недурно, при встрече это могло на какие-то секунды обмануть врага силуэтом. Андрей тоже опустился вниз, и нащупав немца стянул с него каску. Рука внизу наткнулось на влажное. Он надел каску, понюхал потемневшую руку пахнувшую кисловатым железистым запахом, и машинально вытер руку о штаны.
– Фима, – возьми немецкий пулемет, и прикрой нас отсюда. – Прошептал Андрей. – Бекти, мы с тобой обратно к реке за нашим добром.
Фима старясь не шуметь подхватил немца под сошки и перебросил стволом к немецким позициям. Андрей и Бегтимир пошли вниз.
Они снова спустились по пологому склону к реке, сгрузили пулемет и пожитки. Андрей натянул свои сапоги, нацепил на себя свой и Фимин автоматы, увесился подсумками, поднял вверх ствол пулемета, чтоб не черпнул он не дай бог, земли надульником, ухватил его за станину, схватил в другую руку патронный короб, и… уф… Попер его к немецкой ячейке. Сзади сдавленно пыхтел под грузом Бектимир. Когда они дошли до окопа уже хтелось сдохнуть. Там на месте отдышались и распределили груз.
– Трофей возьмем? – Деловито поинтересовался Ефим, похлопав по дырчатому кожуху немецкого пулемета.
– Оставь… – Помотал головой Андрей. – Свой бы допереть…
– Жалко.
– Еврей ты все-таки, Фима…
От реки уходили втроем. Фиму как второго знатока немецкого, замаскированного каской пустили чуть вперед. Андрей тащился за ним с пулеметом. Бегтимер замыкал, терпеливо таща коробы. Максим словно специально собирал все камни и погромыхивал по ним колесами, автоматы потряхиваясь на ремнях бренчали карабинчиками, патронные коробки в руках товарищей стукались одна о другой с глухим звоном. Каждый звук казался по громкости равным взрыву. Чем дальше они шли от берега, тем реже становился туман. Несколько раз залегали, когда над рекой снова расцветали мертвенным цветом ракеты. В этом же свете, увидели немецкий передовой ход с часовым. Отвернули, прошли правее и вышли к немецкой траншее. Долго её оглядывали, выискивая нет ли на этом участке часового. Наконец решились. Пулемет через окоп перетаскивали в три пары рук. Бегтимер встал в траншею, Андрей подавал, Ефим принимал. Наткнулись на вторую линию. Так же прошли и её.