Андрей быстро отдернул руку, – старик стоял перед ним как ни в чем ни бывало.
– Тебя здесь нет… – Пробормотал Андрей. – Это какая-то передача изображения на расстояние… Как с пленки в кино на экран… Как пустынный мираж… Оптический эффект…
Старик очнулся от своего внутреннего оцепенения, и поглядев оловянными глазами на Андрея сказал.
– Объект не может быть использован по назначению, и подлежит уничтожению.
– Эй! Но-но! – Угрожающе сказал Андрей, и потянулся было к старику, но вспомнив, как сквозь него проходят руки, замер. Проверять, что могут хозяева этого чудного оптического фокуса ему совсем не хотелось. Война научила его быстро принимать решения. Он круто развернулся на месте и ринулся прочь от старика.
Не успел пробежать и двух шагов. Удар был страшный. Смягчила выброшенная вперед в беге рука, и все равно Андрей едва не сломав себе шею, отлетел обратно под ноги старцу. Он ошарашено, оглушено замер. И тут старик моргнул, и снова исчез. А потом и все вокруг исчезло. Солнце над головой моргнуло, и луг, и окрестности, и горизонт, и лужайка под ногами вдруг в один миг растворились. Андрей завозился на полу, чертыхнулся и приподнялся на локте лихорадочно озираясь. Он лежал недалеко от стены в большой круглой комнате. Стены, из непонятного серого материала, сверху из круглой прозрачной трубки обегавшей на стыке стен и потолка всю комнату лился голубоватый свет, – тусклый после только что исчезнувшего яркого солнечного полдня. Пол был пыльным, покрытый потеками. Андрей поднялся и подошел к стене – Вот куда он ударился головой… На стене осталась вмятина. Он потянул руку и тронул след своего столкновения. Материал стены был мягким, но прочным, – будто какая-то… то ли резина, то ли искусственная кожа. Он ковырнул, – Мягким, но прочным. Будь здесь нормальная добротная стена, он бы наверняка свернул себе шею.
Но куда исчезло и поле. И небо? Неужели они как и старец были… кинолентой? Или… Это самого Андрея куда-то перенесли в один момент? Он задумался. Нет. Запах. Он глубоко втянул воздух – тот же самый затхлый подвальный запах, что он почувствовал с самого первого момента пребывания на цветистом лугу. Он никуда не исчез. Запах по прежнему был здесь. Он остался. И значит этот красивый луг, и река, и далекие утесы с водопадами были кинолентой. Какой-то очень хитрой объемной кинолентой, которую можно было проецировать безо всякого экрана. Что-то такое было в Жуль-Верновских романах, которыми Андрей зачитывался в детстве. Вроде и в журнале техника молодежи" он читал что-то такое… Писали же о опытах по передаче изображения, навроде радио, только с картинкой. Их проводят еще с 30х годов, особых успехов добились в Североамериканских Штатах. Телевизион, или как то так.. Но даже там нужен приемник, и экран, пусть и не такой как в кино. А здесь вообще никакого экрана. Картинку соткали прямо в воздухе. Совершенно неотличимую от реальности! Кто же способен на такое?.. Неужто капиталисты в какой-то стране втайне смогли сделать такой технический рывок?
Под потолком что-то свистнуло, потом натужно забулькало, будто кто-то вставил в воду обрезанную с двух сторон камышинку и глубоким вздохом запузырил воздух. Андрей прижался к стене, глаза забегали пытаясь найти хоть какое-то оружие. Сердце зачастило, в груди появился знакомый предбоевой холодок. Гул нарастал, и вдруг резко оборвался. Что-то под потолком еще несколько раз сипнуло напоследок. Вдруг воздух замерцал, и в нескольких шагах от Андрея появился уже знакомый старик.
– Нештатная ситуация, – Сообщил он Андрею, сверля его своими прозрачными голубыми глазами. Голос его был все такой же густой, но торжественности в нем уже не было.
– Это точно. Еще какая, – вполне согласился Андрей.
– Бракованный продукт. Должен быть уничтожен.
– Я что ли? Какой я тебе продукт?
– Не могу запустить процедуру стерилизации камеры, – пожаловался старик. Застыл, померцал немного, – Не могу связаться с техническими ботами. Не могу связаться с персоналом… Многочисленные сбои. Ты будешь изолирован в камере до разрешения ситуации.
– Ага… – Кивнул Андрей. – Конечно… А интересно, как ты собираешься меня изолировать, если в твоей камере начисто выбита дверь?
Дверь в комнату и вправду была выбита. Теперь когда рассеялся морок с полуденным лугом и водопадами, это было видно. Пустой проем со скругленными углами был в стене напротив Андрея. Сама дверь, – массивная плита, лежала перед ним. Её толстый металл тусклого сплава был смят как мягкая жестянка, один край был оплавлен. Андрей глянул на старика, и осторожно огибая его по дуге, – хоть и знал, что старик нематериальный – медленно начал пробираться к выходу.
– Оставайся на месте! – Гаркнул старик.
– Как скажешь, дедуля, как скажешь – кивая головой Андрей, продолжая двигаться к проему.
– Ты не можешь покинуть камеру.
– Точно…
– Ты не соответствуешь стандарту.
– Вопросы маме с папой.
– Это несанкционированно.
– Кем не санкционировано? – Заинтересовался Андрей.
– Это несанкц.. Многочисленные сбои… – Снова замерцал старик.
Андрей понял, что ответа он не дождется, и решительно ступил на выбитую дверь, лежащую на полу перед проходом, который она некогда закрывала.
Дверь валявшаяся под ногами дрогнула и начала уходить из под ног. Андрей переступил по ней, и увидел что пол в комнате начинает опускаться расходясь от центра вниз трещинами, разделяясь на толстые гибкие лепестки. Дверь начала съезжать вниз – Андрей оттолкнулся от неё и прыгнул к проему, уцепился за край и повис, чувствуя как хрустнули связки. Он обернулся назад, – лепестки пола полностью сложились вдоль стен, уходя вниз, туда же вниз соскользнула лишившаяся опоры тяжелая плита двери, и с жутким грохотом загремела вниз, разнося гулкое эхо. Андрей глянул вниз, – там была тьма уходящая бог знает куда. Он выдохнул, подтянулся, пальцы заскользили по краю проема, и он перебросил руки уцепившись в косяки, закинул в него ногу и резко забросив тело выкатился из сумасшедшей комнаты вон. Поднялся с пола, оглядываясь, куда попал.
Он оказался в центре большого помещения. Круглого, нет вернее в виде воронки, расширявшейся вверх с каждым ярусом. За его спиной был дверной проем, и справа, и слева от него и по всему периметру помещение опоясывали такие же двери. Они шли по всему помещению на уровне пола, и выше, – двумя ярусами опоясывая высокую залу. Некоторые двери были распахнуты, другие закрыты. Распахнутые двери открывались примерно так же, как открылся у него в камере пол – отворачивались от стены языками, свернутыми в трубочку вверх, над дверным проемом, будто крышка открытой американской консервной банки, наворачивающейся на ключ. И на всех их, которые мог отсюда различить Андрей виднелись странные символы. Никогда не виденные, и тем не менее знакомые – номера. Это были номера. Андрей обернулся назад к проему своей камеры, где неведомый бесплотный старик выяснил что он не соответствует некому стандарту, и хотел его за это уничтожить. Старик все так же стоял в центре комнаты, опираясь на воздух, и сурово глядел на Андрея глазами-льдинками.
– Обширные сбои, – пожаловался Андрею старик.
– Сволочь…
– Не могу запустить стрелизацию камеры. Вернись в камеру.
Лепестки опущенные вниз снова пришли в движение, гибкие как языки поднялись, и снова сомкнулись в пол, обманчиво незыблемый.
– Вернись в камеру, – повторил старик.
– Да пошел ты… – Отмахнулся Андрей. Нежить… Пластинка патефонная…
Он отвернулся от старика, и начал осматривать зал. Помещение-то побольше даже, чем виденный в кино ангар для дирижаблей. Наклонные пандусы вели на верхние ярусы к рядам дверей. Туда же на ярусы вели несколько лифтовых платформ, ходивших по рассекавшим стены вертикальным проемам. В нескольких местах на полу залы, и на пандусах застыли длинные низкие тележки с восемью маленькими пухлыми колесами по каждому борту. Освещали залу такие же длинные узкие трубки идущие по пандусам, тянувшиеся по стенам. Многие из трубок горели в разную силу, но нигде свет не прерывался резко. Трубки если где и угасали, то постепенно теряя силу свечения.