А дом их, избушка плохонькая, на самом отшибе стоял. Легли они однажды спать и уснули крепко. Вдруг слышат среди ночи кошка теребит их, царапает сильно. Что такое? Соскочили они и свет зажгли. Глядят, а в окно кто-то лезет — кудлатая голова и руки — и уже раму выставил!
Схватили мать с дочкой, что под руку попалось, ухват и кочергу, чтоб отбиться. Да какой там отбиться, со страху все из рук вываливается… Одна кошечка не испугалась, из маленькой и ласковой вдруг в злую и дикую превратилась. Кинулась она тому, который лез, на голову и давай колтуны драть не хуже тигра. Тот закричал благим матом, кое-как отбился от кошечки и обратно в ночь убежал…
Так кошечка помогла им, спасла их, может, от смерти самой. Долго они боялись спать ложиться. А его потом поймали. Через несколько месяцев. Он еще не к одним пытался залезть. Не местный оказался, пришлый бандит. А кошечке после этого стал почет и уважение.
ПЯТЬДЕСЯТ МАРОК
Приехали как-то из Германии немцы на побывку, в отпуск. Когда-то они здесь жили, потом перебрались в неметчину, немцы же. И вот захотелось им на Россию, на свои родные места посмотреть, почти все они в этом селе родились и много лет прожили.
Посмотрели на все, повздыхали, всех обошли, со всеми пообщались, чтоб сердцу была услада. Чтоб было там, в далекой стране Германии, — ведь они же еще и русские как-никак! — что вспомнить.
Получили усладу, бальзам на душу, и обратно уехали. А одной женщине, они с ней много лет бок о бок прожили, подарили за доброе соседство деньги — пятьдесят марок. А женщина эта уже старушкой стала, смотрит на пятьдесят марок и не знает, что с ними делать? Попросила она тогда соседку, которая помоложе, чтоб та сбегала, разменяла эти марки и купила ей что-нибудь сладенького. Очень ей сладенького захотелось.
Сбегала соседка, сделал все как надо, разменяла, купила ей сладенького и сдачу отдала.
Да прослышал об этом ее сын. Прибежал с невесткой и налетел на нее ястребом.
— Что это вы, мамаша, делаете? Почему вы мне-то не сказали, что вам дали пятьдесят марок?!
— Так сладенького мне, Витя, захотелось. Пенсию-то я тебе отдаю… стала оправдываться старушка.
А сын еще пуще:
— Да разве так делают, мамаша? Что я сам не смог вам сладенького купить? Просите чужих людей!
Испугалась старушка, отдала ему деньги, которые остались. Схватил он деньги.
— Вот, видите, что натворили! Была бумажка в марках, а остались — одни рубли! Что теперь делать-то прикажете?
Совсем испугалась старушка.
— Ой, грех случился, сынок…
— Грех у вас случился! — кочевряжится сын. — У вас что с головой-то, мамаша? Жди теперь, когда они еще раз приедут! — И убежал с невесткой, и попрощаться забыл, обиделся.
Села старушка у окна и вздохнула. Ой, и правда, думает, как это с деньгами-то нехорошо получилось… Почему я их, дура, сразу-то сыну не отдала?
А сын у нее — хороший, работает в районной администрации, с папкой ходит, и ко всем на «вы» обращается, культурный. И невестка тоже хорошая, порядочная, зимой ходит в кожаном пальто с воротником и песцовой шапке. У них деньги не пропадут, они деньгам цену знают.
Вот только держат старушку, мать свою, на сухом пайке. Не то что бы они это от жадности делают, а считают, что все у ней есть: и суп, и каша, и варенье. Какого ей еще сладенького? И валенки на зиму есть, и шуба, ей уж сорок лет, а она как новая. Да что тут говорить, горе со старыми людьми, за что ни возьмутся — везде у них один грех выходит.
МИТЯ МАТЮЖОК
Жил да был на свете один незлой человек, простой мужичок Митя. Сильно он поговорить любил. Другие есть — молчуны, немтыри, а он — нет, разговорчивый был. Ему хоть с человеком, хоть со скотиной, хоть с бревном ни с кем поговорить не зазорно было. И часто у него с языка вместе с обычными словами матюжки слетали…
Кого Митя не увидит, с тем и давай сначала разговаривать, а потом и обкладывать его справа-налево, правда, без злобы. Все это знали, Митю не боялись и навеличивали его Матюжок.
Собралась как-то раз Митина жена побелить в летней кухне, а то мухи ее засидели, кинулась туда-сюда известки найти, все перекопала — нет известки. Она — к Мите:
— У тебя где известка-то, черт кудлатый? — когда-то у Мити росли хорошие кудри — граблями не расчешешь, все ему завидовали и звали уважительно Митя Кудрявый. Правда, давно это было, кудрей нет и в помине.
— А я откуда знаю? — открестился Митя. — Ты же белишь! — и погладил голову, ему стало немного обидно: ишь, попрекает кудрями, была красота, а теперь нету…
— Белю-то я, а прячешь — ты! — не отступает жена.
— Ладно, не суетись, — сказал Митя, — пойду, поищу…
И пошел в сарай. Копался, копался, все перекопал — нет известки. Была в ведерке — и нету!
Вышел весь — в пуху, в паутине.
— Нету. Слышь, ядрена-матрена, не нашел. Мной не найдено!
— И где ж она может быть?
— Так… — сказал Митя после недолгих раздумий. — Значит — украли.
— Да кто украл-то? У тебя же все на замках!
— Точно, — Митя для убедительности выгреб из кармана связку с ключами и потряс ею. — У меня все надежно, как в банке. Значит, кто-то хитрый подлез… Ладно, выясним. Ты не напрягайся, я у Емельяныча возьму, у него навалом. Ему в прошлом году мешок привезли, — и двинулся к воротам…
Емельяныч — это двоюродный дядька Мити, крепкий семидесятилетний старик, самый лучший его друг-приятель и просто надежный человек. Митя десятью годами моложе его.
— Ты только долго-то не шатайся, а то у меня дел по горло! — крикнула вдогонку жена.
— А мне когда расхаживать-то? У меня своих работ — невпроворот! Двадцать минут туда и обратно, — откликнулся Митя.
Идти и вправду было недалеко. А если еще не улицей, а огородами, вдоль речки, так совсем близко. Митя и решил огородами, чтоб ловчее добраться, а то еще на улице встретишь какого-нибудь говоруна и начнутся тары-бары-растабары — целый день проторчишь.
Митя ходит быстро, стремительно, а сегодня он еще в калошах на босу ногу, а в них ему особенно легко передвигаться, калоши сами несут… На дворе июнь-месяц, куда ни посмотришь — всюду природа, родина, солнце светит, огороды сами прут, чего еще надо человеку? Живи — не хочу! А воздуха, воздуха-то сколько! Стало Мите вдруг так радостно, что хоть становись посреди дороги и песню пой, даже слезы на глаза навернулись от радости. Сильно захотелось ему с кем-нибудь поговорить.
Глядит Митя, муравей дорожку переползает… Он к нему — весело, и с матюжками:
— Ты что это, мураш, такой-сякой, дорогу мне переползаешь? Раз так тебя, перетак, не видишь что ли, что это я, Митя, к Емельянычу за известкой иду!
Испугался муравей, спрятался за соломинку, сам думает: ну все, капут, сейчас Матюжок на меня наступит, и делу всей моей жизни — конец!
А Митя не стал на муравья наступать, а то вдруг все в мире пойдет наперекосяк, пусть уж лучше так будет, как есть.
А тут корова рядом мыкнула, она неподалеку паслась, нога у нее что-то захромала, хозяева ее в стадо не погнали, дома оставили. Посмотрел Митя на корову: корова как корова, ничего особенного, жует себе жвачку, пережевывает… А она возьми да еще раз замычи, протя-я-жно так, со вздохом, думала, он ей воды принес.
Поспешил Митя к ней и давай прорабатывать:
— Ты что это, корова, мать-твоя-здорова, встреваешь? Ты зачем сюда приведена? Траву жевать и в молоко ее перерабатывать. Так и работай молчком, вырабатывай добро, я вечером попить приду!