— Вино можно допить, — усмехнулся Тайвин. Такой подход к делу ему нравился. — А пока, что расскажи ещё про настроения в городе.
— Ну, что тут добавить, — протянул новый глава золотых плащей. — Народ празднует освобождение и рад Вашему возвращению. Называет Королём Львом. Рассказывает истории про Вашу жизнь на Севере. Вспоминают короля Томмена — Святого Томмена Милосердного. Каким он был. И как погиб. И говорят, что это лорд Тирион отомстил за него, убив Про́клятую Королеву.
— Вот как? — Тайвину захотелось отшвырнуть бокал с вином, которое отчего-то вдруг стало отдавать горечью.
— Да, милорд, — сдержанно кивнул Бронн. — Всё так и есть. Говорят, что «Томмен вознёсся на небеса и указал путь всем истинным сынам Вестероса — всем, кто родился на западе, востоке, юге и севере. Путь, которым их повёл его дед, чтобы спасти королевство от злодеяний при́шлых». И что «Полумуж отомстил за Святого Томмена» — так говорят на рынках и площадях. И что он помог Вам, устранив Матерь Драконов.
— Значит, моего младшего сына почитают, как героя-мстителя?— констатировал Тайвин. Пекло! Много, слишком много на сегодня было для него Тириона.
— Именно так, милорд…
— Ладно! — бросил Тайвин, поднимаясь и, вынуждая, тем самым, встать, сира Черноводного. — В городе должен быть порядок. И Вы за это отвечаете. Для начала сир Арно поможет с людьми. Дальше — ориентируйтесь по обстановке.
— Я могу идти?
— Идите!
Глядя в след удаляющемуся Бронну, Тайвин вновь опустился в кресло. Рука сама собой потянулась к ящику стола, в котором он ещё пару часов назад обнаружил ключ и письмо. Он мог бы не брать его в руки, не разворачивать, поскольку содержимое запомнил наизусть, прочтя всего лишь пару раз. Тонкий, желтоватый лист бумаги под его пальцами шуршал, раскручиваясь и постепенно являя его взору строки, написанные мелким, убористым, хорошо знакомым ему почерком. «Дорогой дедушка! Как я рада, что с Вами всё в порядке и, что слухи о Вашей гибели были преувеличены! Спешу сообщить Вам лично о том, о чём Вы, должно быть, уже слышали — о рождении принца Оберина Мартелла, Вашего первого правнука. Он здоров, красив и радует всех вокруг! Безмерно скорблю, как и Вы по Томмену и матушке. Не проходит и дня, чтобы я не возносила за них молитвы. Хоть и малым, но всё же утешением, служит то, что они отомщены — захватчица мертва. Надеюсь, что ты отыщешь дядю Тириона, покаравшего её за все свершённые ею злодеяния, и когда Оберин будет готов к путешествию, я увижу всех вас в Королевской Гавани — тебя, дядю Джейме и дядю Тириона. Любящая тебя, Мирцелла Мартелл.»
«Любящая тебя, Мирцелла», — повторил про себя Тайвин, прикрыв глаза. Из всех внуков она была ему ближе всех. Он и сам не знал, от чего. Может, потому, что так напоминала тех людей, кто был ему дорог? Томмен был слишком мягок и застенчив, Джоффри — излишне несдержан и капризен — они были просто его внуками. А Мирцелла была словно отражением Джоанны, какой он помнил её совсем ещё маленькой. И Дженны. Она была, как они — искренняя, открытая, чей голос и смех погружали его в давно забытое прошлое, наполненное теплом и светом…
Возвращая письмо обратно в стол, он вынул от туда ключ. Тяжёлый, грубый, с рисками у кольца. Это был ключ от одной из камер подземелий Красного Замка, а расположение рисок говорило о том, под какой из башен и на каком уровне находился замо́к, запертый этим ключом.
Тяжело поднявшись, Тайвин вновь встал из-за стола.
В коридорах за́мка было шумно и суетливо, но чем ниже он спускался, тем меньше народу попадалось ему на пути. В подземельях царили холод, сырость и темнота, разгоняемая факелами, закреплёнными на стенах и тем, что он нёс в своей руке. Оставив охрану у входа, он продолжил свой путь в одиночестве. Последний раз Тайвин был здесь два года назад. Нет, наверное, больше — три, если не четыре. Почти ничего не изменилось — все те же зловещие тени на стенах, то появляющиеся, то исчезающие в блесках огня, да ощущение боли и скорби, сочащихся из каждого камня. Только стало намного холоднее — зима добралась и сюда.
Дойдя до нужной ему камеры, Тайвин остановился. Ключ, зажатый в руке, жёг ему ладонь. Никто, ни одна живая душа не знала о том, куда он сейчас пошёл. И о его находке в собственном столе. Даже тот, кто это туда положил, не мог быть уверенным, что всё будет в целости и сохранности дожидаться Тайвина. Если он сейчас уйдёт, ничего не изменится. Ничего…
Ключ легко вошёл в замок, подтверждая догадку Тайвина, что не так давно его регулярно смазывали. Жалобно скрипнув, тяжёлая дверь поддалась и впустила его в камеру. В ту самую, в которой он три года назад один раз навещал собственного сына. И к которому пришёл сейчас.
В нос ударил едкий запах человеческих испражнений, пота и немытого тела. Постояв пару мгновений, пока в камеру не проник более свежий воздух, Тайвин шагнул вперёд. Неровный свет факела вырвал из темноты скорчившееся на низком ложе тельце карлика. Сквозь спутанные, давно немытые волосы на него смотрели глаза его младшего сына. Смотрели сначала с радостью и надеждой, потом — с узнаванием и изумлением, сменившимися отчаянием и решимостью…
Неказистая фигура на кровати зашевелилась и села. До Тайвина донеслось:
— Отец…
В хриплом, изменившемся от долгого молчания голосе, ему послышался скрип якорной цепи, что удерживала Тайвина в прошлом и никак не хотела отпускать.
За последний год боги отняли у него столько всего, взамен осыпав дарами, о которых он и помыслить не мог. Его жизнь изменилась, открыв перед ним новые горизонты, а сейчас ему вдруг напомнили о том, что он хотел оставить в прошлом. О его несбывшихся надеждах и мире, рухнувшем в одночасье в день, когда его сын-карлик появился на свет, а Джоанна умерла. И о том, как этот самый сын, предстал однажды перед ним с арбалетом в руке. Горечь воспоминаний смешивалась с нежеланием быть здесь, видеть его вновь и малодушным стремлением уйти, закрыть дверь и выкинуть ключ в море…
Щурясь, Тирион пытался разглядеть нежданного гостя, но глаза, привыкшие к темноте и полумраку, слепил свет, исходивший от огня. Привстав, он сделал попытку догнать того, кто неожиданно потревожил покой мрачной камеры, но не успел. Воткнув факел в кольцо, то ли призрак, то ли тень человека, породившего его когда-то, шагнула обратно за порог, оставив Тириона вновь одного.
— Отец!!! — прохрипел он, не желая мириться с уготованной для него участью быть заживо погребённым в казематах Красного Замка. Рванувшись к двери, Тирион толкнул плотно сколоченные доски, что было сил. Преграда неожиданно поддалась, выпустив его на свободу.
Вывалившись в пустой коридор, Тирион с неверием в происходящее, созерцал темноту вокруг него. Он был один. Совсем один. Ни стражи, ни кого-либо ещё рядом не было.
Вытащив из стены факел, оставленный в камере нежданным гостем, он похромал в сторону выхода из подземелий.
Еда и вода закончились ещё два дня назад. А может и три. Или четыре. От слабости и голода ноги Тириона подкашивались. Шаги давались ему с неимоверным трудом, а факел казался жутко тяжёлым. Мысли путались, в глазах стоял туман, а в горле пересохло, и у Тириона не было уверенности, что всё происходящее с ним, не плод его больного воображения.
Когда вдали забрезжил далёкий свет, казавшийся ему светлячком, он почти не чувствовал ни ног, которые он передвигал, не понимая, что он делает, ни рук, поочерёдно нёсших факел. Как только надобность в нём отпала, Тирион бросил его на пол и устремился вперёд, к двери, которая манила его долгожданной свободой.
Никто его не остановил. Щурясь от яркого света, он различал вокруг себя алые пятна гвардейских плащей, чьи-то серые сапоги, чёрные штаны, дублеты и камзолы. Спотыкаясь, он прокладывал себе путь на свободу, так и не поняв, сон это или явь.
Его кто-то толкнул. Кто-то что-то грубо сказал. Неловко увернувшись, Тирион упал, ударившись локтём, так, что чуть не посыпались искры из глаз. И только тогда, вместе с болью к нему пришло понимание, что это — не сон. Что он, никем не остановленный, вышел из камеры, вышел из подземелий и тычется сейчас, как слепой котёнок между кухней и проходом во внутренний дворик.
— Куда прёшь, шут? — крикнул на него солдат, на которого он налетел, опешивши от неожиданного открытия.