Он не мог больше терпеть, — ох, как топчут душу, — и голос его дрожал от старательно придавленного гнева.
— И вообще, какое вам дело до Надьки и меня? Человек вы чужой, у нас без году неделя, а указываете, как родитель, будто мы несмышленыши какие, сами ничего не понимаем… И в дураки не записывайте, сроду им не был и никогда не буду…
Он вскочил на ноги и с блестящими от обиды глазами стоял перед Червенцовым, прижимая к груди сильные кулаки, как бы напрягая силы, чтобы удержать себя от худшего. Поднялся и удивленный Николай Устинович. Схватив свою одежду, Федор внезапно пошел от реки быстрой походкой обиженного и рассерженного человека и скрылся в зарослях, только голова и плечи недолго маячили над кустами. Червенцов растерянно следил за ним, не понимая, что случилось и почему Федор взорвался, ведь он ничего обидного не сказал ему.
Николай Устинович не полез больше в воду, посидел над откосом, неторопливо оделся и вышел на дорогу, что пролегла вдоль реки. Он шел не спеша и не зная, куда идет, часто останавливался и с невольным смятением пожимал плечами, думая о том, почему его добрые пожелания опять натолкнулись на непонятную отчужденность и даже озлобление.
12
Топот бегущего коня вывел Червенцова из задумчивости. Сзади кто-то настигал на лошади, словно преследовал его. Николай Устинович свернул на обочину дороги и остановился, и тут же из кустов выехала Анастасия Петровна верхом на рыжем коньке. Он бежал, вразброс вынося копыта в стороны. Натягивая повод, она осадила конька в придорожные кусты, и тот тяжело завертелся и вскинул огромную кудлатую голову. От быстрой езды краска проступила на ее лице, юбка сбилась, открывая полные округлые колени. И только ее раскрасневшееся лицо и эти колени увидел Червенцов и отвел взгляд. Анастасия Петровна, краснея еще больше, с силой натянула края юбки на колени.
— А я и не думал, что ты умеешь казаковать, — пробормотал Червенцов, преодолевая неожиданную стеснительность.
— Ну, какая я казачка, от нужды, не было подводы, вот и поехала верхом, — засмеялась она. — Ты помоги мне слезть, подержи конька.
Николай Устинович взялся за уздечку. Навалившись грудью на лошадиную холку, она спрыгнула с седла, но, ее нога запуталась в стремени. Он обхватил ее талию и крепко прижал к себе. Конек норовисто заплясал на месте, едва не наступая на ногу Червенцову. Ему было неловко, он остерегался копыт коня и отступал в сторону, стараясь удержать ее тяжелое тело. Анастасия Петровна вырвала ногу из стремени, уронив туфлю, резко оттолкнула Николая Устиновича, вскрикнула:
— Ой, да пусти же! Больно…
Она склонилась, стала растирать ладонью ушибленную голень. В том, как она крикнула, как порывисто оттолкнула его, Николаю Устиновичу почудилось такое откровенное презрение, что он ощутил растерянность и неуверенно взглянул на нее. Увидел лишь низко склоненную черноволосую голову с завитками волос на полной шее, сильные загорелые руки. Она медленно выпрямилась и улыбнулась, окидывая его ясным и внимательным взглядом.
— Какой же ты! Не мог лошадь удержать, так недолго и ноги лишиться… Раньше ты куда ловчее был.
Николай Устинович вдруг разволновался, было неприятно, что так произошло, ведь она подумает черт знает что. Как же теперь быть: сделать вид, что просто не справился с внезапно испугавшейся лошадью, превратить все в шутку, посмеяться над своей неловкостью? Руки, казалось, все еще ощущали тяжесть ее здорового тела.
Так и не решив, как вести себя, Червенцов молчал, удерживая за уздечку присмиревшего конька. Она взяла ее, усмехнувшись, сказала:
— Пройдемся, проводи меня.
Они пошли в полшага друг от друга, как будто это малое расстояние могло уберечь их от случайных прикосновений. Лошадь двигалась следом, медленно перебирая короткими мохнатыми ногами, позвякивала удилами.
— Зря приехал я, как мальчишка поступил, — вдруг сказал он. — Непродуманно вышло как-то, пришел в чужую квартиру непрошеным и наследил.
У Анастасии Петровны быстро поднялись брови, — что-то обиженное, ребячье было в его нахмуренном лице с упрямо сложенными губами.
— Что-нибудь случилось? — спросила она, соображая, почему он оказался на этой глухой дороге.
— Ничего не понимаю, ничего, но, кажется, всем приношу одни неприятности, какую-то, черт возьми, обиду, — развел руками Николай Устинович.
— Ты, может, скажешь, в чем дело?
— Не понимаю ничего, вот что случилось! — раздраженно буркнул он и с внезапным откровением изложил весь свой разговор с Федором. Все случившееся теперь казалось нелепым и даже глупым, как пьяная ссора, и он хотел придать своим словам насмешливый оттенок, но получилось так, будто жалуется на кого-то, а на кого, понять невозможно. Сзади тупо стучал копытами конек, точно прислушивался к его словам, и Червенцову был неприятен этот топот и шумное дыхание за своей спиной.