— Хватай за зебры! — крикнул Генка, отступая все дальше и дальше.
У самого обреза берега, взбаламутив донный песок, лежала сизо-золотистая толстолобая рыбина с удивленно выпученными прозрачными глазами. Артемка не успел схватить ее за голову, как она, высоко взметнувшись перед ним гибким телом, тяжело упала на берег, и тут же Генка свалился на нее, прижал к груди и, странно скорчившись, пополз от воды.
— Врешь, не уйдешь, — бормотал он сдавленным голосом. — Теперь ты у нас…
Артемка прыгал вокруг него, визжал тонким голосом.
— Карп, — сказал Генка, поднимаясь и дрожа от возбуждения. — Здоровый черт… было леску не порвал.
С минуту мальчики молча смотрели на рыбу. Артемка только в магазине видел таких. Толстая, как брус, с необыкновенно крупной, словно двугривенные, серебристо-матовой чешуей, она лежала, шевеля бурыми перьями хвоста. Мокрый Генка, до плеч увоженный песком, сияя скуластым лицом, не попадал зубом на зуб. Под ним песок быстро темнел, набираясь влаги, но он не замечал холода. Артемка приподнял рыбу на леске, заглянул в ее выпученные глаза.
— Ого! — он даже присвистнул от удивления. — Как ты вытащил ее?
— Не трог!.. На кукан сейчас посажу, — сказал Генка, доставая из кармана тонкую бечеву.
Выпущенная в реку, рыба некоторое время лежала на боку, словно отдыхала от борьбы и пережитого страха, затем медленно зашевелила плавниками и так же медленно поплыла вглубь, волоча за собой шнур.
Генка разделся, развесил на кустах пиджак и штаны и, оставшись в одних трусиках, принялся бегать по берегу, согреваясь. Над макушками деревьев висело раннее, еще нежаркое солнце, и все вокруг залило жидким ласковым золотом. Присев на корточки у воды, Артемка потащил за шнурок. Послушно, почти не сопротивляясь, рыба поднялась к поверхности, широко открывая и закрывая рот, словно пыталась что-то сказать. Увидев мальчика, она круто вильнула и с бурунным всплеском снова ушла в подводную темноту.
— Ты не дюже тревожь, — ревниво сказал Генка. — Она и так заморенная.
Вынужденное купание Генки и пойманный карп — один он был увесистее двух десятков красноперок и подлещиков — охладили рыбацкий пыл мальчиков. Да и рыба что-то перестала клевать, видимо, напугала ее Генкина возня с карпом. Некоторое время Артемка прилежно следил за поплавком, надеясь и на свое счастье, но солнце размаривало, клонило в молодой сон, тело наливалось сладкой тяжестью. Где-то поблизости в тополевой рощице кукушка протяжно прокричала «ку-ку», захлопала крыльями и захохотала, как будто увидела что-то смешное. На другом берегу из густых кустов выбежала собачонка с лихо закрученным хвостом и, войдя в реку, принялась лакать воду. Следом выбрался старик с ружьем, посмотрел на мальчишек и спросил гулким голосом, который разнесся по всей реке:
— Как рыбка, соколики? Клюет?
— Еще как! — отозвался Генка и, вытащив карпа, приподнял его над водой. — Погляди-ка, дедушка, какого порося выхватил, на червячка…
Он все-таки не был вполне уверен, что в тот раз дед Сосонкин не опознал его, и на всякий случай постарался задобрить старика.
— Ого-го! Молодец! — снова гулко прокатилось по реке и отозвалось за рощей.
Дед постоял немного, поправил ружье за плечом и, сопровождаемый собакой, с шумом полез в заросли кустарника.
Генка сидел над своими удочками, охватив руками голые колени, из-под козырька надвинутой на брови кепки задумчиво смотрел на воду. Ветер набежал из-за речного поворота, зарябил гладью плеса, зашумел в камышах. По нестерпимо блескучему стрежню забелела волна.
— Видать, больше не будет клева, — сказал Генка. — Пошли домой.
Возвращались другой дорогой, по узкой, протоптанной до окаменелости тропе, по краю лощины с веселым березовым леском. Сквозь густую листву небо над леском казалось синее, по высокой некошеной траве перебегали пестрые пятна от солнечных лучей. Жарко пахло отцветающими травами и лесной прелью. Воздух был недвижим. Мальчики шли вяло, утомленные зноем и солнечным блеском. Нанизанная на веревочку рыба оттянула Артемкину руку, — ему приходилось держать ее полусогнутой, чтобы карп не волочился перистым хвостом по земле.