Стоп! Вот откуда в душе горчичное семя. Тот мужик, что строил хлев возле станции посеял в душу зёрнышко понимания, почему жители столь многое спускают ему, недотёпе, с рук, да хоть бы и те же расписки, которые уже деньгами называют. Всё дело в том, насколько его действия соответствуют их чаяниям. Пока не обижаешь народ, можешь рассчитывать если не на поддержку, то хотя бы на отсутствие сопротивления.
***
Беременную бабу с детишками Наталья забрала в Филиппову больницу. Дел там всегда много, да и школа рядом. Опять же стряпают тут на всех — и на персонал, и на пациентов. Проживут, а там вырастут и… видно будет.
Старика со старухой отвезли на Шубинский Кордон. Васька кучер вызнал, что этот дед колодки обувные резать мастер, вот его и зазвали к Фильке-чеботарю, что для брусодорожников башмаки тачает. А уж старуха, как водится, при нём.
Одноногого к Волкеру в Очистные казармы отправили — пущай перебирает семена. Всё одно больше ничего не придумалось. А вот насчёт полудюжины пьянчужек принять решение оказалось непросто, если бы Колька-лесник не подвернулся вовремя, так и непонятно было бы, что с ними делать. А тут, вишь, приперся к завтраку жаловаться, что на лесопосадке никто трудиться не желает из-за малых расценков. Так что стрельцы ночью обложили пьяниц и попрошаек, связали, да и умчали их в заповедную чащу к лесным кострам и котлу густого кулеша, коим тут работничков потчуют. Хмельного в этих местах не сыщешь — не город. А перечить воле наместника царского — это кто же посмеет?! Или копать будут, как велено, или батоги.
Сам же царевич принялся за изучение рысского государства как системы. Раз уж назначен править островом, должен понимать, как тут что с чем взаимодействует и кто кому подчиняется. Это память вдруг сработала на Филиппову задачку о том, чего царству потребно от острова, на который он батюшкой посажен. По всему выходит, что прошлый раз он разобрался только в одной стороне вопроса — о корабельном лесе. А вот сейчас необходимо разобраться во всём значительно глубже.
Снова отправился в приказную избу и стал изучать бумаги. Есть среди них немало таких, которые должно исполнять. В одних это поясняется словами: "Царь повелел", а в других: "Бояре приговорили". Частенько встречались и такие, в коих эти фразы соседствовали. Некоторые из них заставляли дьяков поступать определённым образом каждый раз, как возникали некоторые условия. Например, при нападении ворога на места, где проходит служба — воеводе вменялось уведомить об этом государя "не мешкая". Другие служили на один раз. Например — поймать вора — князя такого-то и, взяв в колодки, везти в столицу.
То есть если первые можно было считать законами, то вторые — приказаниями.
Однако, сколько ни искал, все они касались только действий людей, состоящих на службе у государя. А вот относительно всех остальных никаких следов попыток вмешаться в их деятельность отыскать не сумел. Вроде как всяк сам по себе, и кроме как до войска да до дьяков царю и дела нет. Такое положение не противоречит логике, однако вызывает недоумение. Как будто не хватает чего-то. Ведь его с детства учили что поступать надо так, а не иначе. Ложкой по тарелке не стучать, в рукав не сморкаться и много ещё разного. Где же это всё писано? Или в каждом месте своим обычаем живут, своим умом хозяйствуют, и кроме сборов да повинностей верховную власть ничего не интересует?
Порасспросил дьяков — они его теперь перестали опасаться. Знают, что не подозрения в нерадивости людишек служилых его в вороха бумаг погружают, а любопытство детское. Потому даже чаёвничать с собой зовут и домашними ватрушками потчуют. Вот и объяснили неразумному что сборами и повинностями дьяки ведают на казённых землях и на то им все потребные веления дадены. В боярских же вотчинах только людского, воровского да тайницкого приказов работники дело своё делают, да те, что при дорогах ещё — гоны ямские, верстовые разметчики.
С вотчинами тоже не всё так просто. Даются они за готовность выставить под знамёна государя войско — дружину — размер которой оговорен. Сами бояре при этом в походы ходить не обязаны, а по обычаю, надел с живущими на нём крестьянами переходит по наследству старшему сыну. Однако, коли не исполнен уговор, или прибыли конники на клячах и лаптях с одними только пиками, то барина нерадивого могут и прогнать, хотя на деле такого не бывало. Ещё бояре бывают думные — это старейших родов знатные люди, имеющие самые великие поместья, а то и не одно. Дружинники их и в мирное время под ружьём и при хозяине служат в столице. Ещё княжеские земли бывают. Эти отбирать нельзя, потому что они в собственности, однако считается, что и князья должны дружины посылать в случае военной напасти.
Однако государь ещё и стрелецкие войска содержит — те уж точно или его слушают, или приказа стрелецкого. На этих надёжи больше, чем на воинство боярское — ближе они, вроде как под рукой всегда, хотя своротить их с места — долгое дело. Казаков не во всякое дело пошлёшь — они хороши рядом с местом, где живут, а в походе их нужно так же снабжать, как и стрелецкую конницу, но выучка у них для больших баталий не подходит. Лучше уж пусть окраины стерегут, тем более, что кормят и вооружают себя сами и кроме свинца, пороха да вольностей ничего им не надо
Регулярные же полки слишком дорого содержать. Сплошное разорение, — дьяки много знают, и рассказывают охотно, то повторяя друг за другом, то противореча ранее сказанному. Хоть бы и самим собой. Гриша же просто впитывает, кивая или переспрашивая.
Что касается правил, так одним отцы святые учат — особенно, что нет власти, кроме как от бога, и что терпеть надо. Другим, если матери детей не выучили, так и можешь хоть сколько бумаги извести — толку не будет. Потому воров наказывать — это отдельный приказ имеется, которому писано, за какую вину сколько плетей или иного чего. Как хозяйство вести и жену в страхе держать — тоже свои правила. А только не государевы это заботы.
***
Не государевы, понятное дело. Тут на Ендрике — губернаторовы. Гришины, стало быть. Есть у этого острова важное отличие от других. Боярской земли тут очень мало. И бояр в аккурат по пальцам пересчитать можно. Хорошо это или плохо — кто знает? Когда б он с оглядкой действовал, да советы людей сановитых мог выслушивать, наверное бы не сделал столько ошибок.
С той поры и стал царевич наведываться в приказную избу частенько. Донесения читал, распоряжения, из столицы идущие, записи в книгах оброчных да людских. В светёлке терема часто сиживал, разбирая каракули Кондрата или рубленые фразы Волкера. Пересчитывая с Федотом казну и прикидывая, сколько расписок, взятых с торговых оборотов, можно из хождения вывести. Финансовая яма уменьшалась. Основной расход был на крепостной гарнизон, а он, почитай, не возрастает. Амуниция из пятнистой материи недорога, порох свой, провиант дёшев, и даже короткие переломные пищали не так дорого встают с той поры как Курт-немчин принялся делать их чуток на свой манер, но под тот же размер картуза и пули. Сбил он стрельцам цену, а то ишь, выдумали ломить.
Ещё Епифан — кузнец с подворья царского терема — тоже, говорят, приспособился такие ковать.
Так про финансы. Крепостной гарнизон, почитай всем с острова снабжается, вот и снизился самый большой расход. Сам царевич с ближниками своими тоже невеликих денег на прокорм требуют. Остаётся жалование работникам пороховой мельницы, да брусодорожной прислуге. А с торга деньги идут, хлебушек, что в закромах остался, по хорошей цене взяли — надо было готовить место под новый оброк, вот и опустошили склады. Если бы не затраты на обустройство прибывающих беженцев, можно было бы и вовсе изъять бумагу из обращения.
Селили прибывающих вдоль деревянной дороги кустом вокруг кордонов или казарм. Понятно — не вдоль пути, а в низинах у ручьёв или родников. Если бы сохранился обычай сеяться по раскорчёванной земле на пепле от спалённых деревьев, то скоро стал бы Ендрик голым, потому как свели бы лес. Оттого каждому, захотевшему крестьянствовать, вменили в обязанность пашню удобрять и через год давать ей отдых, али иначе делать, как воевода велит. О том бумагу составляли в чем прибывшие или имя писали, если умели, или палец прикладывали.