— Дробь. Банить стволы. Подносчикам убрать болванки. Подавать дистанционные. На буссолях давать углы. Господин капитан, нам нужно встать так, чтобы до второго большого корабля было ровно два километра.
— Чего-с, сударыня? То есть, госпожа прапорщица изволили попросить?
— Одна миля и один кабельтов.
— Не извольте беспокоиться, сейчас сделаем-с.
Командир принялся распоряжаться, а Наталья разволновалась не на шутку. Предстояло опробовать её придумку, проверенную, правда, на береговой батарее. Снаряд, начинённый порохом, в днище которого имелся заполненный другим, медленным порохом канал. Расстояние, на котором эта штука взрывалась, установили опытным путем. Стенки пустотелого цилиндра под свинцовой оболочкой были армированы железными стержнями, от разлёта которых должны были жестоко пострадать паруса.
Замысел сработал неважно. Рвались снаряды, как и задумывалось. Дырявили полотнища, рвали снасти, но было это скорее похоже на булавочные уколы, чем на существенный ущерб. Пришлось возвращаться к болванкам и крошить руслени, сократив дистанцию. А вот тут снова неладно стало. И второй и третий трёхпалубники ответили полноценными бортовыми залпами и, хоть и с предельных дистанций, просто по закону больших чисел, попадания в галеру случались. Появились раненые и убитые среди матросов, пробоины и иные повреждения.
Однако сбросить паруса линейным кораблям пришлось. Мачты не уронил ни один, всё-таки экипажи оказались искусными, но ход сельджуки потеряли. Галера двинулась к транспортам. Увы, настичь их оказалось невозможно — они выбрали направление, позволяющее им развить при таком ветре максимальную скорость, и даже с помощью парусов скорость сокращения дистанции до десантных кораблей обещала длительную погоню с неочевидным результатом. Гребцов, увы, поубавилось.
Оно и к лучшему. Снарядов оставалось маловато, да и орудия сегодня столько стреляли, что хотелось их хорошенько осмотреть в тихом месте и в хорошую лупу. Пора помочь санитарам. Что же, пусть они и не утопили никого, но сельджуков напугали знатно. И как же прав был её Гришенька со своей мечтой о стомиллиметровках! Их ей сегодня ужасно не хватало.
***
— Жалко, что царевичей не принято пороть! — брат Никита расхаживает по папиному кабинету, что в тереме, и сверкает глазами в сторону своего младшего брата. — Ты что здесь за нелепицу устроил? Бояре на тебя жалуются. Крестьяне от них на твои земли бегут. Появляются в городе, являются в приказную избу и называются беженцами. А им сразу и надел земельный, и инвентарь и семена. Да еще агроном приходит и говорит, что куда и когда сеять, да что в землю бросать. Да любой губернатор таких в кандалы брать повелит и хозяевам ворочать. А ты отмахнулся от дьяка, когда он тебе про то докладывал.
Ты хоть понимаешь, что если мы, люди благородные, друг другу пособлять не будем, чернь нам ничего не отдаст? Потому-то и деют все едино, оберегая права других на кормление. Не нами это заведено, а если кто иначе станет поступать, то все бояре, как один, сживут его со свету. Те же рынды твои из уважения к воле родительской дадут тебе по башке, а потом скажут: "Упал царевич, поскользнулся".
На том и стоит государство, что прежде всего оберегает интересы людей именитых и состоятельных.
Даже в бою, если супротивника благородного в плен возьмут, содержат его, как равного и отпускают за выкуп, потому что хоть в своей земле, хоть в чужой — правила одни. Чернь же должна трудиться и место своё знать.
Гриша молча слушает и ничего, кроме внимания, не выражает. Он за последнее время много чего нового для себя узнал, и с братом полностью согласен. В том смысле, что правду Никита говорит. Он и сам именитых сельджуков, что попали в плен, отдал за выкуп, чуток поправив финансовые дела. Просто потому, что так исстари ведётся. А вот теперь — поди ж ты — истинный смысл этого обычая узнал.
Этак понятно, почему богатство и знатность идут рука об руку, хотя вот купцы его выручали сильно. Люди не бедные, но о благородстве их обычно не поминают, а сам труд негоциантов недостойным считают. Ага! Выходит дворянство свою общность так защищает, чтобы не чересчур много их было, а то — чем больше братьев, тем меньше на брата. Потому-то ход в круг избранных и идёт через воинское служение, что именно на поле брани число претендентов на долю от результатов труда податного сословия уменьшается быстрее всего. Отсюда — и наследование через сыновей. Девы и жёны на войну не ходят, потому вотчинами не владеют и должны быть покорны воле мужа.
И странное слово "кормление" вдруг обретает двойной смысл. Кормщик управляет судном, кормилец — управляет наделом. За что получает корм — пропитание, стало быть. Собирая долю с тех, кого окормляет.
Ну да ладно. Разбираться со смыслом слова можно на досуге. Сейчас же явственно обозначилась нешуточная угроза. Людской приказ точно знает, сколько и каких людей прибёгло к нему их других вотчин. Хоть с этого острова, хоть с других. То есть, как только рыссы отобьются от сельджуков, старые хозяева заявят на них свои права, а батюшка царь их в этом поддержит, поскольку должен блюсти устои. Иначе — его же рынды дадут ему по башке. Так что же?
Сказать, что с Ендрика выдачи нет и пойти против всех? Боязно. Надо с Натальей потолковать. Сложно-то как всё!
— Спасибо, братец. Не понимал я того, что ты мне поведал. Раскрыл глаза. Дальше я уже с оглядкой стану деять, а если что неверное сотворил, исправлять буду. Не вдруг, сам понимаешь, а то, если людишки взбунтуются, с порохом или с пушками неувязки могут начаться.
***
Филипп, выслушав Гришу, принялся варить кофе. Напиток редкий и не всем по-вкусу. Наталью, впрочем, прогонять не стал. У отца с дочерью, похоже, давно отношения равного с равным, и даже на пол он ей скидки не делает, как и царевич, впрочем. Прапорщица.
Посмотрел на ладную фигурку суженой. Вот ведь умеет одеться мужиком так, что сразу видно — девка. Даже разводы на пятнистой форме, коим должно всё маскировать и смазывать, и те все к месту. Уж не кисточкой ли она их наносила? С неё станется.
— Поведаю я вам, детки, о том, что было на Земле в то время, когда я ещё жил там. Тогда в богатой стране, Францией рекомой, где говорят на франском, стало быть, языке, купечество сделалось богатым. Однако, люди благородного сословия, а по-русски звались они дворянами и богатство своё имели с земель, где трудились на них крестьяне, этих купцов всячески мордовали. В основном поборами, но и просто обижали высокомерием и заносчивостью. Или не пущали, куда нм потребно было, чтобы выгоду свою соблюсти. Словом, драть с купцов хотели так же, как и с чёрного люда.
А так там дело сложилось, что с торговли или с ремесла доходы стали много больше, чем с оброка или барщины, потому что товары производили на мануфактурах, отчего стало их много, и обороты купцов шибко возросли.
Большая сила в деньгах заключена, а буржуа — ну это если и купцов и ремесленников вместе взять — чуяли притеснение. Вот они и подговорили работников мануфактур и тоже ремесленников, но небогатых, а заодно и городскую голытьбу, на восстание. Сами знаете, голодных подбить на бунт легко. Крови тогда пролилось ужас как много. Даже машину специальную придумали, чтобы головы рубить. И дворян побили без счёту, и потом бунтовщики друг друга убивали, ну, это потому, что спорили, кому из них главным быть. Чем дело кончилось, я не знаю, вынесло меня оттуда в эти места, однако подобные события и у нас возможны. То в Нидерии безобразия происходят, то, вон, в Бриттии народ волнуется. А когда много людей сразу берётся за оружие, так, стало быть, кто-то с большими деньгами позаботился об этом.
Тут-то в Рыссии пока кроме голодных бунтов да усмирений боярского непокорства не случалось ничего, но это дело времени. Да и бунты много хлопот доставляют. Так что, Гриша, ты, вроде как с опережением движешься как раз в том самом направлении, при котором восставать никому не надо. Купцам у тебя вольготно, народ накормлен и при деле. А вот как ещё и от бояр отбиться — не знаю, что присоветовать. Сила у них большая. Это просто повезло нам, что на Ендрике их мало и сидят они тихо. Здешние-то худородными считаются в древних родах. А вот сами эти древние роды — враг это страшный, верно тебя брат предупредил.