Тогда, почему же все согласны с его кандидатурой? Не хотят остаться в одиночестве? Или тут что-то другое? Как же он мало знает о боярах, об их думах и чаяниях, о раскладе сил здесь в столице!
Последовавшие события внесли некоторую ясность. Речь пошла о том, что царь молод ещё и без наставника из числа достойнейших мужей ему не обойтись. С этим опять согласились все, а как только начали выкликать имя будущего управителя делами государственными — вот тут и стало ясно — нет в рядах думы единодушия. Сравнивались и древность родов, и заслуги предков и просчёты давние и недавние. Начались обиды и упрёки. Казалось, что до драки уже недалеко, потому что посохи не один уже раз вздымались. Однако заканчивалось это ударом железного подбоя об пол, и потехи так и не случилось. Однако наставника государю всё же назначили. Не из тех, кого кричали поначалу, а некого Кикина. Тоже боярина из этого круга. Не самого, кстати, приметного из числа спорщиков.
Потом Гришу усадили на трон, водрузили на него венец (держится, на спадывает), в одну руку поместили державу, в другую — скипетр, поясно ему поклонились и чинно вышли. Служки отнесли атрибуты власти в сокровищницу и на этом всё закончилось. Оставалось порадоваться за то, что Наталья так и живет у вдовы-рыбачки. События последних дней до такой степени отличались от жизни, которую она ожидала для себя в столице, в царском дворце, что кроме огорчений, ничего бы лапушка не испытала.
Сам же государь Григорий II не чуял под собой ног от внезапно навалившейся на него усталости, прошёл мимо множества кланяющихся ему людей — дворцовой челяди преимущественно — прямиком в свой старый покой и велел не беспокоить его. Царь отдыхать желает.
Однако сон так и не пришёл. Перед глазами вставали сегодняшние сцены, давние воспоминания, лица знакомцев и людей неведомых. Маета, а не отдых. А за окном уже смеркается. Выглянул за дверь — тут стража стоит. Из папиной Ендрикской гвардии воины. Они и помогли мальцу тайком выбраться из дворца неприметной калиткой. Хотели, правда, четыре плутонга с ним отправить — они, считай, всегда наготове, так что и на минуту не задержат, но царе… государь попросил по-тихому этот свой выход обставить, так что только караульные от двери в покои и пошли в город с «охраняемым». Иначе им не полагается, нельзя без дозволения разводящего предмет забот своих без защиты оставлять. Только охраняемый просил разводящего не звать.
Неподалеку от неприметной калитки человек Агапия себя проявил и проводил всю троицу в рыбачий посёлок к Наталье. На душе стало легче от того, что не покинули его… слуги? Соратники?
Верные люди — так лучше сказать.
Человек из «тихой службы» рассказал, что подслушали он со товарищи в разговорах черни о боярине Кикине. Его холуем царским полагают, а ещё — слабым и трусливым. Считают, что против других бояр этот — самый никчёмный. Ни богатства большого за ним, ни очень уж сильной дружины. Потому сам он бесхарактерный и соглашается со всеми. Любой им крутить может, как хочет. Стражники дворцовые, а они, понятное дело, тоже ни на шаг от государя не отстали, подтвердили такое мнение — размазня этот наставник, слизняк. Однако, Иван Данилыч мокрицу эту привечал и непочтительности ему не оказывал.
Сопровождающих хозяйка дома оставила на кухне — таких гостей запросто не выпроводишь. Тем более — постоялец-то царём оказался. Ну так царь этот с полюбовницей своей в комнатке остался и уж что они там делали — это всякому ясно.
А только Гриша с Натальей иным были заняты. Они оплакивали свои планы. Хотели ведь построить тут брусовую дорогу и городки вдоль неё поставить с казармами для работников. Но теперь непонятно всё стало — денежки-то намеревались у папеньки испросить, а теперь боярин этот неведомый даст ли — кто знает? Вот только наутро отправил Гриша ладу свою обратно на Ендрик и велел вестей от него ждать. Не разобрался он пока в ситуации. Может статься, если Наташку убьют — ему от этого грустно станет. И ведь могут, чтобы дочку боярскую за царя выдать. В истории таких примеров — только книги листай. Самого Гришу тоже отравить способны, потому что после него на престол сажать можно будет других людей, и опять по приговору боярскому. А тут уж — как сговорятся высокородные. В этот-то раз слишком быстро всё случилось — видел он, что не было в совете единодушия, и даже сколь-нибудь заметных групп с заранее оговоренным мнением он не заметил.
А вот если отравить его медленно, чтобы, пока хворает, приготовиться, или быстро, но в нужный момент умертвить, когда заговор уже составился, вот тогда и запросто получится, хоть бы даже и смену правящей династии учинить.
Словом, отправляет он супругу обратно, и чтобы не смела перечить! Да убоится жена мужа своего… пока он тут не разберётся, что к чему.
Во дворец вернулся на рассвете, так и не поспав. Взвинченность, однако, сохранялась и никак не уходила. Наверное, он так паникует. Гвардейцы провели его той же калиткой, тихонько обменявшись словечком с караульными, что заступили на пост уже после того, как они ушли этим же путём. Хорошо, что папенька не взял их с собой на это злосчастное богомолье. Удачно, всё-таки, что хотя бы на стражу можно положиться.
Удачно. Очень удачно. Слишком удачно. Насколько он помнит, флагманская галера такое количество солдат вместить способна без особого труда — их ведь не больше трёх сотен, его Ендрикцев. И уж на то, чтобы взять их с собой, времени практически не требуется — они за пару минут готовы. Да и без прямого приказа просто-напросто последовали бы за царем, если он покидает дворец. Не все, может быть, но те, что не стоят на постах — точно. Они ведь особу должны оберегать, а не дворец. Нестыковочка, однако.
А вторая нестыковочка — не так уж папенька был набожен, чтобы так внезапно прийти к мысли о необходимости обратиться к Господу. Вот так вот вскочить и, сломя голову помчаться… а вот это в его характере. Не долог он на сборы.
Вместе со сменившимися часовыми заглянул в кордегардию, где и позавтракал из солдатского котла. Не в диковинку это Ендрикцам, а другим они не расскажут.
Итак, перед тем как покинуть этот мир, папенька оставил ему верную охрану. Людей лично к сыну расположенных и его привычки знающих. Наводит это на хорошие мысли. Вот с ними, с мыслями этими, и завалился юный царь на боковую в своём привычном с детства покое столичного дворца.
Расположение помещений знакомо ему издавна. Поэтому, выспавшись, наконец, отправился в папенькин кабинет. А там уже боярин Кикин сидит за столом и бумаги читает.
— Здравствовать тебе, Борис Алексеевич, — учтивый поклон и ответный поклон. В пояс, по обычаю.
— И тебе долгих лет, государь. Как спал?
Хотелось нагрубить, дать понять, что его, Кикина, это дело не касается, но как всегда, почуяв в себе гнев, промолчал. Вернее, помолчал, обдумывая пристойный ответ. А всё равно резко ответил:
— О том я матушке сказывать стану, — и тут же уже извинительно, словно оправдываясь, продолжил. — Слыхал я, что делами ночными мужи сугубые не похваляются.
Приметил, как собеседник прячет улыбку, быстро склоняя голову, будто соглашаясь, и рассвирепел окончательно. Отчего принялся осматриваться по сторонам. Столов в этом не тесном помещении стояло четыре. Один явно государев, ничем не занят. Ровная чистая поверхность богато изукрашена — составлена из деревянных фрагментов древесины различных цветов, создающих красивый узор. Не припоминает Гриша такого.
Два других — размером не меньше, но расположены как-то подчинённо. В сторонке стоят у самых окон, и свет на них падает удобно. Красота столешниц, если она и есть, то проглядывает только местами, потому что лежат на них книги и свитки, листы бумаги и принадлежности для письма. Последний стол длинный, вытянут вдоль внутренней стены, здесь карты. Лавка, массивные стулья с подушками на сиденьях. Сводчатые потолки и стрельчатые окна. Светло, воздушно, просторно. И гнев потихоньку вышел.