– А ты сможешь собрать автомобиль? Чтобы был лучше «Мерседеса», со всякой электроникой и множеством полезных разностей.
– А что? Смогу. У нас на заводе столько умельцев, они и «Москвич» смогут сделать лучше «Мерседеса». Только их умения и знания никому не нужны. Вот делают дребезжащее ведро и хрен с ним. Некогда о людях и красоте думать. Ездит, и ладно. А тебе зачем, сынок?
Владимир улыбнулся.
– Да так, – ушел он от ответа. – Есть мыслишка одна. Ладно. Придет время – поговорим. А тебе все равно, какой автомобиль ремонтировать?
– Да все одно, – засмеялся отец. – Я замытарюсь, значит, ребята помогут.
На следующий день первой парой занятий была история. Юрка, надувшись, сидел за партой несколько отстраненно от Володьки, и сосредоточенно записывал в конспект изречения преподавателя истории. Историк – большой, широкий мужчина – вяло тыкал указкой в висевшую на доске карту, рассказывая о Берлинской операции сорок пятого года. Звали преподавателя Михаил Михайлович. Он был заместителем директора техникума, а его родной брат служил в ведомстве внешней торговли. Сейчас надо было делать первый ход в многосложной комбинации, задуманной вчера и расчерченной на листе ватмана.
– Воронов! – Михаил Михайлович ткнул указкой в сторону Володьки. – Вы невнимательно слушаете. Может быть, выйдите к доске, и расскажете вместо меня?
Владимир поднялся. Ребята в аудитории напряглись. После вчерашних выкрутасов они смотрели на Володьку как на чудо, но Михаил Михайлович обладал непререкаемым авторитетом в техникуме. Упасть в глазах историка означало обречь себя на изгнание.
Владимир улыбнулся. Еще с детских лет он интересовался историей СССР и продолжил её изучать потом, когда СССР развалился и на свет вылилось много разных фактов, тщательно скрываемых руководством компартии. Также из подполья вынырнули какие-то непонятные личности, пытающиеся толковать эти факты на свой вкус и измаравшие тонны бумаги, пытаясь доказать истину, которой никогда не было.
– Легко, – сказал Володька и бодро вышел к доске. Историк насмешливо протянул ему указку и сел за парту рядом со старостой.
И тут, как у Ильфа и Петрова – Остапа понесло. Владимир увлеченно стал передавать ребятам свои познания. Он водил указкой по карте, называл звания и фамилии полководцев, номера подразделений, участвовавших в сражении. В лицах расписывал комичные случаи, делал аналитические выводы. Звонок об окончании урока застал его на полуслове, когда водружали знамя победы над поверженным рейхстагом. Ребята сидели, открыв рты. Открытый рот историка напоминал бездонный грот.
Наконец, Михаил Михайлович поднялся. Подошел к Володьке и повернулся к аудитории.
– Историю знает только господь бог и я, – сказал историк громко и показал пальцем на Володьку. – И вот еще он. Володя, я просто потрясен!
Ребята одобрительно зашумели. Но Володька ждал другого финала. И это случилось. Когда учащиеся покидали аудиторию, Михаил Михайлович тихо сказал:
– Володь, после занятий загляни ко мне в кабинет.
Володька осторожно постучал в дверь кабинета заместителя директора техникума, и по совместительству – преподавателя истории. Михаил Михайлович был фигурой неоднозначной. Ему было тогда позволено все. Ну, или почти все. Директор техникума здоровался с ним первым, летя через весь вестибюль первого этажа, когда его зам только входил в парадную дверь. Завуч лебезила перед замом так, что склоняла спину до пола, а когда он приходил в столовую, повариха доставала из тайников самое свежее и вкусное. «Нет», сказанное историком было таким, что Эверест казался песчаной горкой, а благосклонный кивок головы с улыбкой на устах означал, что даже генсек ЦК КПСС не сможет запретить согласие.
– Да, войдите, – раздался голос Михаила Михайловича.
Он увидел Володьку в приоткрытой двери, призывно махнул рукой.
– Давай, заходи. Чай будешь?
Владимир отказался.
– Присаживайся, – замдиректора указал на стул рядом со своим огромным столом, на котором лежали стопки толстых папок.
– Слушай, Володь, – спросил Михаил Михайлович. – Мне тут Нина Михайловна про тебя рассказывала. Ты чего там натворил?
– Ничего, – пожал плечами Володька, – просто высказал некоторые соображения. Возможно, сделал это зря.
– Да уж, – историк усмехнулся. – Ты не серди ее, Вова. Баба она хорошая, но иногда нервная. А что у нас будет через десять лет? Ну, твое мнение.
– Да, ничего хорошего, – ответил Володька тихо. – Другое государство будет.
– Как это? – не понял Михаил Михайлович.