Потом, если и уступим это, и в таком случае нисколько не послужит это к их цели. Ибо, если все это, разумею неизменяемость, невидимость, нетление, будучи взято о Боге и Отце, означает Его сущность, то, очевидно, подобным образом, будучи взято и об Единородном Сыне и Боге, должно означать сущность. Ибо невидимым, неизменяемым, нетленным, неразделимым, и всеми подобными тому именами называем и Единородного Сына. И таким образом мудрость их обратится в нечто противоположное. Ибо не столько можно будет доказывать неодинаковостью по сущности из различия в одном наименовании, сколько общение во многом, по той же необходимости, в следствие допущенного, заставит их признать одинаковость.
А если скажет, что такое благоговение соблюдает в рассуждении одного слова: «нерожденный», с прочими же обходится без осторожности; то опять спросим его: по какому жребию, когда сказуемых о Боге так много, в одном только этом показывает тщательность, и им одним воздает Ему долг, исповедуя Бога тем, что Он действительно, но отказывается чествовать другими, весьма многими человеческими примышлениями? Кто должен многим, а отдает одно, тот не столько чрез это признателен, сколько в крайней степени непризнателен, чрез удержание у себя большего.
Так Евномий, подобно хитрым животным, уловляется собственными своими ухищрениями, тем самым наиболее изобличаемый, чем старается прикрыться. Но посмотрите, каково продолжение его слова. Доказав, как он думает, что нерожденности невозможно постигнуть примышлением, прибавляет:
Евн. Но и не в смысле лишения, если только под лишениями разуметь лишения чего либо естественного, и притом позднейших имений.
Вас. Не трудно доказать, что говорит занятое у мирской мудрости, что ею сведен он с ума, и вдался в такие новизны понятий. Ибо это Аристотелевы понятия об имении и лишении, как скажут читавшие Аристотелево сочинение, надписанное: Категории; Аристотель говорит, что лишения позднее имений. А нам, доказав, что говорит он не по учению Духа, а по мудрости князей века сего, достаточно обратить к нему сказанное в псалме: «нечестивые подстерегают меня, чтобы погубить; [а] я углубляюсь в откровения Твои» (Пс. 118, 95); и узнав, что сказанное им взято не из учений Господа нашего Иисуса Христа, достаточно припомнить ему слово Господне: «когда кто говорит ложь, говорит то, что ему свойственно» (Ин. 8, 44), и таким образом избавит себя от многих слов, чрез это самое сделав для многих очевидным что у нас никакого нет с ними общения; «какое согласие Христа с Велиаром? Или какое соучастие верного с неверными» (2 Кор. 6, 15)? Но чтобы не показалось, что по недостатку обличений прибегаем к молчанию, побеседуем кратко и об этом.
Из сказанного о Боге многое, Евномий, как видим, произносится подобным образом, например: нетленный, бессмертный, невидимый. А полагаем, что того же вида и слово: «нерожденный». Если иные именуют подобные слова означающими лишение, то не нам рассуждать о сем; мы не знаем речений принятых наукою и не гоняемся за знающим. Впрочем, к какому бы разряду ни относились исчисленные нами слова, скажем, что к тому же принадлежит и наименование: «нерожденный». Поэтому как нетленность означает, что в Боге нет тления; невидимость, — что Бог превосходит всякое постижение очей; бестелесность, — что сущность Божия не имеет трех измерений; бессмертие, — что к Богу не прикоснется разрушение; так и нерожденность, говорим мы, означает, что в Боге не имеет места рождение. Если же ни одно из тех наименований не означает лишений; то не означает этого и последнее. А если о тех именах соглашаешься, что ими выражается лишение, об наименовании же «нерожденный» не уступаешь сего; то скажи, какого предшествовавшего имения лишение выражается бессмертием? Почему это именование не имеет равной силы с именованием: «нерожденность»? Но он злоухищряется над этим одним изречением, потому что на нем держатся начала его нечестия. Но чтобы хитрость его стала явною, поступите так. Те же самые понятия, которые пускает он в ход о нерожденности, а именно, что благословно сказуется это о Боге не по человеческому примышлению и не в смысле лишения, перенеся на что-либо другое из сказанного о Боге, смотрите, что выйдет. Ибо найдете, что они в точности применяются к каждому. И, если угодно, приложим их к имени: «нетленность», перенеся собственное его речение. Думаем, что, именуя нетленным, должны мы чествовать не по человеческому примышлению, но воздавать Ему из всех необходимейший долг, то есть, исповедание Его тем, что Он действительно; но и не в смысле лишения, если только под лишениями разуметь лишения чего–либо естественного, и при том позднейшие имений. Почему более прилично так умствовать о нерожденности, нежели о нетленности и вообще о каждом слове, произносимом тем же образом? Но ни одно из прочих слов не благоприятствует так его нечестию; поэтому о других не упоминает, хотя тысячи есть сказанных о Боге.