— Предрешать что-либо заранее — ошибочно, Абдушукур, — внушительно возразил Мирза-Каримбай. — Все, что ни совершается — совершается по воле аллаха.
Тоненьким женским голоском в разговор вмешался мануфактурист Халыкбай — невзрачный, немощный на вид человек:
— Вы, Абдушукур, из тех, кто умеет отличить белое от черного. Только и вам не следует забывать, что милостью аллаха нога кяфира[23] никогда не может приблизиться к святыне Каабы, а не то чтобы захватить ее или взять под прицел из пушек! Ведь каждому правоверному мусульманину известно — там священная могила Мухам-меда-Алайхи-саляма! А сколько там покоится великих святых! Это место охраняет сам аллах. Я простой человек, но даже и я понимаю — говорить надо о том, что мыслимо и возможно.
— Разве может попасть пушка в дом божий?! — присоединился к разговору торговец фарфоровой посудой Таджихан-байбача. В прошлом году возвратился из паломничества по святым местам мой дядя. По словам этого почтенного человека, через могилу пророка даже голуби не смеют перелетать. Подлетят, поклонятся и облетают стороной.
— Великий грех сомневаться в милости и покровительстве всемогущего аллаха, — пробормотал Мирза-Каримбай.
Медленно шевеля толстыми, мясистыми губами, заговорил Султанбек:
— Сказать по правде, в наше время много всякого болтают.
Но во всей этой болтовне ни смысла, ни смака. Только голова болит. Отчего это — не знаю. Может, наступили последние времена и уже явились Вэ-джудж и Ме-джудж! — Султанбек окинул взглядом присутствующих, раздумчиво поковырял в носу и, превозмогая одышку, продолжал: — Появилось много всяких молокососов, — он бросил насмешливый взгляд в сторону Абдушукура. — Вот Абдушукур их хорошо знает. Эти молокососы на каждом шагу лезут со своими вздорными советами. Недавно сижу я со своими приятелями. Разговор зашел о тоях. Я рассказал о своем намерении устроить осенью этого года той по случакт обрезания сына. Друзья надавали мне много хороших советов. Однако в нашем квартале завелся один блудливый козел. Тоже постоянно читает газеты. И что бы вы думали этот ублюдок сказал? «Султанбек-ака, говорит, вы, согласно шариату, устройте мавлюд-той[24]. Чтобы это послужило примером всему народу. А я потом напишу в газету, мол, такой богатый и всеми уважаемый человек, как Султанбек, обрезание сына сопроводил устройством мавлюд-тоя». — «А что это за той, братец?» — спрашиваю его. А он: «Пригласите, говорит, два-три десятка людей, попросите прочитать мавлюд — молитву, которая читается в день рождения пророка. Это и будет той по шариату…» Меня даже в жар бросило от его слов. «Я не поминки, говорю, собираюсь справлять, а той! Той в честь сына! Три кобылицы, говорю, и двадцать одного барана зарежу!
С барабанным боем, с карнаями[25] три дня пировать буду. Отцы-деды мои, говорю, задавали пиры по неделям!..» Так вот, зачем эти молокососы вмешиваются в чужие дела? Читай себе газету, если есть охота. А когда мне вздумается устроить большой той — не мешай.
Я сделаю это ради своего собственного сына, буду расходовать свои собственные деньги. У меня свои привычки, свои желания.
Да и как этот молокосос, даже не нюхавший пыли во дворе медресе, стал вдруг знатоком шариата? Если по шариату положено устраивать мавлюд-той, то почему об этом ничего не говорят наши улемы. И еще меня огорчает то, что им верят даже некоторые из наших баев и молодых купцов. Вот сын Азимаходжи — Турсун-байбача — тоже хлопочет об открытии новой школы. Недавно приходит к нам и давай меня обхаживать. «Один сын у меня учится в кары-хана[26] — в начальной духовной школе, — говорю ему, — другого я отдал в русскую школу на Хадре. Все. Довольно!»
Султанбек, утомившись от такой длинной речи, тяжело облокотился на подушку и принялся вытирать пот с толстой красной шеи и с круглого, как точильный камень, лица.
— Для наших сыновей довольно и школы на Хадре. Какая же еще школа нужна?.. — поддержал Султанбека один из купцов.
У Абдушукура так и чесался язык ввязаться в спор. Он уже приготовился было дать обстоятельное разъяснение насчет устройства тоев по-новому, высказаться по поводу улемов, шариата и школ, но тут в разговор вступил Хаким-байбача.
Старший сын Мирзы-Каримбая говорил спокойно, рассудительно.
Он не стал возражать против новых школ, но высказал пожелание, чтобы в этих школах было уделено побольше времени изучению «благородного корана». О тоях же байбача сказал так:
— Шариатом, слышали мы, расточительность не одобряется. Однако пока от улемов нет прямых указаний насчет тоев, придавать какое-либо значение разговорам молодежи не следует. Блюстителями шариата являются отцы народа, и только они. Молодым следует выбросить из употребления слова «прогрессист», «консерватор», в деле просвещения народа надо идти рука об руку с нашими улемами[27] и сохранять перед ними необходимую почтительность. Вмешиваться в дела шариата, помимо улемов, значит вносить раскол в народ, разрушать устои ислама. Последствия от этого могут быть только самые дурные. — Хаким-байбача обернулся к Абдушукуру: — Никогда не задевайте в спорах наших улемов, Абдушукур!