– Значит, Господь вовсе не умер? – спросил дьякон Тимоти.
– Господь всегда и жив, и мертв. Его участь – погибать снова и снова.
– А кто его мать? – поинтересовался дьякон Шон.
– Не важно, кто она. Единственная ее задача – взрастить в своем чреве новое тело для Господа. Это высшее призвание для любой женщины. Каждая из вас должна быть счастлива произвести Господа на свет.
Пророк оглядел сидевших на свернутом ковре детей: мальчики с одного краю, девочки – с другого. И остановил свой взгляд на мне.
– Что, если тебе, сестра Минноу, будет дарована честь произвести на свет Господа? Как тебе такое?
– Было бы… здорово, – выдохнула я. – Хвала нашему Создателю!
Под одобрительным взглядом Пророка в животе затрепетала невиданная прежде гордость. Я оглянулась на родителей. Отец прятал улыбку в недавно отросшей бороде. Мать, глубоко беременная, выводила на животе, туго обтянутом тканью, узоры пальцем. Она не слышала ни слова.
– А Господь живет в нашей стране? – уточнил дьякон Карл.
– Естественно. Он американец.
– А почему он называется Господом, раз на самом деле его зовут Чарли? – спросил дьякон Мартин.
– Он всегда носил это имя. Даже когда звался по-другому.
Никто из детей не задавал вопросов. Я была среди них самой маленькой, но, подстрекаемая недавней хвалой Пророка, отважилась поднять руку.
– Что случается, когда Чарли умирает?
– Не надо называть его так, Минноу, – предупредил Пророк. – Это особое имя. Для особых случаев.
– Что происходит, когда умирает Господь? – поправилась я.
Пророк улыбнулся, сощурив глаза.
– Он рождается вновь.
– Но если Он решит не возвращаться?
– Он всегда возвращается. Это Его великая жертва – жить среди нас и судить человеческие беды вместо того, чтобы раствориться в Великой Вечности.
– А Чар… Господь всегда будет возвращаться? – спросила я.
– Всегда, – сказал Пророк. – Господь – единственный, на кого ты можешь положиться.
И все же я воспринимала Господа как Чарли. Как человека. Это было куда интереснее, чем верить в неосязаемую сущность, в бытии которой нельзя убедиться. Меня никогда не учили математике, даже ее азам, но, освоив счет на пальцах, я поняла, что Чарли должен быть примерно моих лет.
Жизнь до Общины начинала понемногу забываться. Приходилось усилием воли воссоздавать лица людей, которых я могла бы увидеть, если б каким-то чудом спустилась с гор. Где-то там на поезде ехала девушка. Старик в магазине клал в корзину буханку хлеба. Женщина выбирала в шкафу блузку, которую наденет на работу; ткань кораллового цвета будет касаться ее кожи весь день, пока она печатает на клавиатуре или едет на автобусе, пахнущем, как воздух в грозу.
И где-то там жил Бог-подросток. Мальчик с удивительно зелеными глазами. И звали его Чарли. Я могла бы даже повстречать его – если б ушла отсюда. Почему же я не ухожу? Почему никто не уходит?
Спросить вслух я осмелилась лишь долгие годы спустя. Пророк вновь выступал перед нами, на сей раз в добротной деревянной хижине Зала Пророчеств, уютно притаившейся в бескрайнем море вечнозеленых растений. В руках он держал Свиток Спасения и футляр из серебряной фольги, покрытые причудливой вязью из иероглифов на божественном языке, которые он нашел на горе в тот день, когда узнал о своем предназначении.
Я все еще сидела на земле вместе с детьми, но теперь была среди них самой старшей. По бокам, слева и справа, примостились мои сводные сестры: Пруденс и Лиа. Констанс пряталась сзади и порой теребила мне косу кончиками пальцев.
– Почему мы не живем в долине? – спросила я. – Ведь там живет Бог. Почему мы не рядом с Ним?
– Будем, сестра Минноу, мы обязательно будем с Ним, – ответил Пророк. – Он даст нам знать, когда придет время.
– Как?
– Это решать Ему.
– Значит, сейчас не узнать, когда нам дозволено будет к Нему вернуться? А если мне к тому времени будет уже за восемьдесят? Или я вообще умру…
– Не дерзи! – прошипела третья жена моего отца, Вивьен.
Скрипнули сухие деревянные скамьи – десятки взрослых позади меня заерзали на местах.
– Ты здесь не пленница, Минноу, – спокойно заявил Пророк. – Ты вольна уйти в любой момент, если захочешь.
Я судорожно сглотнула. Неправда. Я знала, чем обернется побег. Вспомнилась Берти с мертвыми глазами и ее измятое, словно перезрелый персик, лицо.
– Нет-нет, я не хочу… Просто волнуюсь перед встречей с Господом…
Пророк улыбнулся и изящным жестом распростер руки в стороны.
– Все мы волнуемся! Так ведь?