Вводя в текст романа разные параллели — легендарные, реальные, фантастические, писатель уплотняет и развивает сюжет, насыщая традиционное для народного повествования нравоучение современным социальным и политическим смыслом. И хотя воссозданное сказание о «призрачном» ребенке так и не обрело в книге Бенджеллуна определенного конца, рассказанная история сама уходила в «песок», а различные версии завершения необыкновенной жизни героини лишний раз свидетельствовали о том, что ее дальнейшая судьба не столько туманна, неопределенна, сколько еще недосказана самой реальностью. Поэтому стадия «предшествования жизни», показанная в первой книге дилогии, логически переходит в «Священной ночи» в стадию «овладения жизнью», показанную писателем лишь как одна из возможных попыток преодоления судьбы. Эту историю, «подлинную» версию своего «воскресения» и «преображения», рассказывает сама героиня. Причем преднамеренность сообщения правды и только правды, мотивируемая тяжестью всего невысказанного ранее, утаенного или скрытого, и невозможность дальнейшего существования, продвижения героини к будущему без устранения груза прошлого — немаловажная деталь в структуре романа.
В священную для мусульман ночь — на двадцать седьмое число месяца рамадан, именуемую «ночь судьбы» (или «могущества»), когда должны исполняться все надежды на милость Всемогущего, умирающий отец героини, все еще считавшей себя сыном, поведал ей правду о ее рождении, правду об украденной у нее женской жизни. И постепенно женщина освобождается от долгих лет обмана, от призрачности бытия, обретает новое дыхание и надежду на возрождение.
Слабый огонек свечи у изголовья умиравшего отца — символа Прошлого — постепенно замешается разгорающимся пламенем зари, и сама ночь, даровавшая героине Знание, становится источником вспыхнувшего Света Прозрения.
К этому образу, особо значимому в поэтике романа, и стянут весь пучок сюжетных «лучей». Невиданной силы свет прольется на героиню у могилы отца, где перед ее взором возникнут видения и сияющих «белых всадников», увлекающих ее вдаль, от «пропасти» прежних лет.
Посланница «ночи судьбы» понесет очищение в душный и мрачный мир обретенной реальности и вновь переживет новые муки и страдания, подвергнется пыткам и издевательствам над телом и душой. Ее религией станет Свет — не только Знания, Прозрения, Любви, но и человеческой солидарности, свет, способный «преодолеть мрак» невежества, отсталости, косности. И ее «предназначение Свету», которое в романе решается в соответствии с суфийской традицией как восхождение на священную гору, с вершины которой и льется свет истины, становится метафорой будущего очищения, избавления от мрака самого общества, униженного ханжеством, мифами извращенной обыденным сознанием религии и опустошенного бездуховностью.
Обыгрывая или по-своему интерпретируя мистический мотив восхождения человека к свету Абсолюта, Бенджеллун наделяет его аллегорической функцией вытеснения Мрака из жизни, где женщина, рождающая жизнь, лишена права распоряжаться своей судьбой.
Превращая Свет Истины в особого рода Маяк, стоящий на дороге Знания и Правды, писатель по-своему десакрализует традиционный мотив, возвращая ему земную сущность извечного стремления человека к свободе и счастью. Способность Бенджеллуна-художника удерживать смысл изображаемого на земных основах, возвращать унесенную романной фантазией мысль читателя к окружающей реальности, по-своему осуществлять «нисхождение» небесного Света и освещать им волнующие писателя проблемы национальной реальности и сделала «Священную ночь» событием литературной жизни.
Свет — лейтмотив всего творчества Тахара Бенджеллуна — от стихов 70-х годов до романа «Приют бедняков», написанного в 1999 г. Он присутствует в масштабном полотне художественного пространства всех произведений Бенджеллуна, протянувшемся от Марокко до Франции, в огромной галерее человеческих судеб, запечатленных и в таких масштабных романах, как «Опустив глаза», «Ночь ошибки», «Приют бедняков», и в более камерных — «День молчания в Танжере» (1990), «Человек сломавшийся» (1994), в его повестях и рассказах, пьесах и эссе, художественной и политической публицистике. Объяснение этому можно, конечно, искать в особой эстетической ориентации художника, стремящегося «согреть» Светом Надежды свое творчество. Но произведения Тахара Бенджеллуна лучше читать и в контексте истории его страны и его народа. И тогда будет понятно то страстное ожидание рассвета жизни, о котором сказал писатель устами героя романа «Писарь»: «Повсюду, где бы я ни был, мне не хватало моей земли… И все время я ищу к ней дорогу, ищу выход из лабиринта, ищу дверь, открыв которую я увижу светлый простор…»
С.В.Прожогина
Пролог
Нет ничего важнее истины. Теперь я стала старой и могу наконец жить спокойно. Могу говорить, не страшась ни слов, ни времени. Хотя и чувствую тягостное бремя. Но давит на меня не груз лет, а все, что не было высказано, все, что я скрывала, о чем умалчивала. Не ведала я доселе, что память, вобравшая в себя молчание и застывшие взгляды, может превратиться в тяжкую ношу, которая навалилась на плечи, мешая идти.
Мне понадобилось немало времени, чтобы добраться до вас. Друзья Добра! Площадь осталась таким же замкнутым кругом. Словно безумие. Ничего не изменилось. Ни небо, ни люди.
Я рада, что теперь я с вами. Вы — мое спасение, свет моих очей. Морщин у меня много, и все они прекрасны. Те, что на лбу, — это следы и отпечаток истины. Они — сама гармония времени. А на ладонях — линии судьбы. Видите, как они перекрещиваются, указывая пути рока, рисуя звезду, упавшую в воды озера.
Они отражают историю моей жизни: каждая морщина — это целая вечность, дорога зимней ночью, чистый родник туманным утром, встреча в лесу, разлука, кладбище, палящее солнце… Вот тут на левой ладони — не линия, а шрам; однажды рядом остановилась смерть и протянула мне руку помощи. Быть может, она хотела спасти меня. Но я оттолкнула ее, повернувшись к ней спиной. Все очень просто, если не пытаться обратить течение реки вспять. В истории моей жизни нет ни величия, ни трагичности. Она просто странная. Я устояла перед жестокостью и насилием и удостоилась истинной страсти, став для всех загадкой. Долгое время я шла через пустыню; я преодолела ночь и приручила боль. Мне ведома «трезвая беспощадность лучших дней», тех самых дней, когда все кажется безмятежно спокойным.
Друзья Добра! То, что я собираюсь доверить вам, похоже на истину. Я обманывала. Я любила и предала. Я исколесила страну и прошла сквозь века. Не раз обрекала себя на изгнание, была одинока средь одиноких. И вот однажды, осенним днем, я почувствовала, что состарилась, но лицу моему возвращено было детство или, вернее, та самая невинность, которой меня лишили. Вспомните! Ведь я была ребенком с неясной и неустойчивой природой. Я была дочерью, скрытой от мира по воле отца, ибо, не имея сына, он чувствовал себя ущемленным, униженным. Вам, должно быть, известно, что я стала тем самым сыном, о котором он мечтал. Об остальном кому-то из вас ведомо, а кто-то слышал обрывки разговоров. На долю тех, кто отважился рассказать о жизни придуманного ребенка, созданного из песка и ветра, выпали невзгоды: одни потеряли вдруг память, другие чуть было не отдали Богу душу. Вам плели небылицы. Нельзя сказать, что они и впрямь отражали мою жизнь. Я жила взаперти, от всех в отдалении, и все-таки до меня доходили слухи. Но я ничему не удивлялась и ничем не тревожилась. Я знала: мое исчезновение породит самые невероятные толки, похожие на сказку. Но так как жизнь моя не сказка, мне хотелось бы восстановить истину и доверить вам тайну, хранимую под черным камнем, за семью замками в доме с высокими стенами в самом конце улочки.
Положение дел
После своей исповеди рассказчик снова исчез. Никто и не пытался его удерживать или вступать с ним в спор. Он встал, подобрал пожелтевший от времени манускрипт и, ни разу не обернувшись, растворился в толпе.