Боль, которая живет во мне, взывает не к ней, денно и нощно она взывает к Вам. Мысли мои упорно притягивает сумрачный лес, где Вы находитесь в плену. Сердце мое — покрытая листвой каменная скамья, поставленная на Вашем пути для мимолетного отдохновения. На случай, если ветер занесет Вас сюда. Я жду Вас.
До скорой встречи.
Он предпочитал говорить «до скорой встречи» вместо «до свидания» или «до следующей пятницы». Смерть Сидящей глубоко поразила меня. Я думала о постигшем ее несчастье, о ее некрасивом теле, о тяжких невзгодах, оставивших следы на ее лице, и пыталась понять, почему она не могла удержаться и не делать зла, ведь никто не принуждал ее к этому. Она хотела заставить других поплатиться за убожество своего тела, породившее душевную тоску. Есть люди, которые черпают жизненные силы в ненависти. Их часто можно видеть в сумерки, они бродят возле озера стоячей воды, им обычно предшествуют крысы, сбрасывающие туда весь свой яд. Принято считать, будто их гонит несчастье, будто они хотят очиститься, на деле же они несут в себе отрицательный заряд и потому испытывают нужду передать его другим, прежде чем он вызовет их собственный паралич, а затем и смерть. Сидящей суждено было умереть, став жертвой своего стремления наносить вред. Потрясенная драмой, причиной которой стала сама, она, должно быть, совсем потеряла голову и не могла отыскать, на кого бы излить свою злобу.
Я снова надела повязку и погрузилась в ночь. Мне не оставалось ничего другого, как дожидаться наступления тихих часов, безмятежный покой которых может потревожить только любовь. Всем своим существом я стремилась к покою, к такому состоянию души и тела, когда стихает биение жизни и наступает умиротворение, дарованное счастливой усталостью. Я не желала ничего, кроме сна, населенного персонажами, продолжавшими жить во мне, словно я стала их прибежищем, хранилищем или склепом, где они прячутся при свете дня. Стоило мне закрыть глаза, как они тут же сбегались отовсюду, чуть ли не упрекая меня за долгое отсутствие. Я смеялась, пускаясь вместе с ними в полные приключений странствия, начало которых восходило к давним временам. Меня огорчало лишь то, что в этом мире, наполненном волнующими событиями и неистовым смехом, я не могла отыскать следов Консула. Предстояло найти некую потайную дверь, чтобы и его ввести туда, сделав участником этих спектаклей. Был там, правда, один слепой, стороживший вход в андалузский сад, но только не Консул. Он размахивал палкой, не пуская в сад детей. Ему случалось даже бить их. Он был злой, но вовсе не потому, что не видел, а потому, что был сторожем, да к тому же еще бедным.
Письмо
С черной повязкой на глазах я мало-помалу приобщилась к миру слепых. Я как бы заново училась вести себя в повседневной жизни, которая в тюрьме сводились к самому необходимому. Повязку я снимала, только когда читала, писала или мылась. Темная пелена, которую я набросила на себя, уплотнялась день ото дня. С ее помощью мне удавалось в какой-то мере отделиться от собственного тела, оставив его в неприкосновенности, хранящим пламенное воспоминание о последних ласках человека, которого я любила. Время уходило само собой. На этот раз я ничего не изображала. Я приспосабливалась, пытаясь свыкнуться с одиночеством и ожиданием. Из всех заключенных я, быть может, одна никогда не жаловалась на одиночество. Что же касается ожидания, то о нем я никому не говорила. Я добилась того, что мою камеру окружало молчание, обо мне, случалось, и вовсе забывали. Я давала деньги, только чтобы меня оставили в покое. Но главное — я не хотела искать оправдания своему поведению и внутренней отчужденности. После того как я попала в тюрьму, произошла любопытная вещь: мое прошлое и вообще вся эта история с моим переодеванием мужчиной не преследовали меня больше, канули в вечность. Со смертью дяди с прошлым было покончено навсегда (по крайней мере я так думала). А кроме того, я считала, что нахожусь в тюрьме не в наказание за преступление, а, можно сказать, по доброй воле, в ожидании возвращения Консула, уехавшего куда-то в дальние страны. Научиться ждать и жить в темноте. Мне казалось, необходимо пройти через это, чтобы заслужить его любовь. Так я приспосабливалась к новому своему существованию и училась терпению.
Консул навещал меня все реже и реже. Он предпочитал писать мне, повторяя чуть ли не в каждом письме, как тяжело ему сознавать, что в заточении я преисполнена смиренной покорности. Я попыталась рассеять это недоразумение, написав ему письмо, на это у меня ушло очень много времени, хотя и потом я еще долго сомневалась, отправлять ли его. Я никак не могла свыкнуться с мыслью, что письмо он будет читать не сам, а с помощью третьего лица. Я надеялась при свидании прочитать ему письмо сама, но вокруг было столько ушей. Тогда я решила научиться писать шрифтом для слепых и обратилась с такой просьбой к тюремному начальству. Ответа не последовало. Они, должно быть, посмеялись надо мной. Сегодня я, конечно, воспользовалась бы портативным магнитофоном, но в ту пору кассет еще не существовало. Поэтому мне пришлось несколько раз переписывать мое первое любовное послание.
Друг мой,
Я препоручаю смиренным словам поведать Вам о зыбкой тени воспоминаний, все еще живущих во мне, это единственное, что осталось у меня от нашей поэмы. Вот уже несколько месяцев, а может быть, целую вечность я стремлюсь к Вам, шагаю вперед, вытянув руки, подобно статуе из легенды, что устремляется к морю. Я иду не за Вами, нет, я выбрала обратный путь, чтобы встретиться с Вами, дабы лица наши, освещенные одним светом, вновь обрели друг друга. Я иду и в то же время ощущаю, как частица меня укореняется в земле. Плотный слой мрака, которым я окружаю себя, служит мне защитой. Он укрывает и заслоняет меня, то как распущенные волосы, то будто покрывало, преграждающее путь свету. Другие бывают родом из одной страны, а мы с Вами из одного сновидения, но никогда не сказала бы я — из одной семьи. Словно отзвук утренней песни, голос Ваш долетает ко мне и сопутствует в моем продвижении вперед. Один лишь голос, без слов, без фраз, едва различимый шепот, несущий тепло. Здесь мы не чувствуем, как сменяют друг друга времена года; это происходит где-то там, за горами. Я не возношу молитв во имя нашей дружбы — любви, говорите Вы. Она неподвластна словам. Она — как растение с широкими листьями, пустившее глубокие корни в моем сознании и сердце. Она не дает мне согнуться и помогает выстоять, не страшиться ожидания. Мне случается поддаваться печали; бессмысленная, тягостная печаль окутывает меня порой, будто плащ, усыпанный мертвыми звездами. Я не противлюсь ей. Просто выжидаю, когда минует это время, отделяющее меня от Вас. Я чувствую, как Вы удаляетесь, отворачиваясь от меня. Чувствую и ничего не могу поделать. При одной мысли о Вас я ощущаю волнение, которым только и живу. Время, сквозь которое я иду, подобно пустыне, где песок то холодный, то жгучий. На мне толстые шерстяные носки и сандалии, как у кочевников. Приходится беречь ноги — ведь путь предстоит долгий. Я знаю, время — как река, глубокая и обманчивая. Я следую его течению. Оно указывает путь к месту нашей грядущей встречи.