Мятеж римлян поставил под вопрос «renovatio imperii Romanorum» в самой ее сути, однако пока еще не означал ее краха. Не следует забывать, что многие императоры были вынуждены обороняться от восставших римлян и что уже Оттону I понадобилось более десяти лет, чтобы приучить римлян к своему владычеству над городом. Правда, Оттон III зашел гораздо дальше своего деда: он хотел, чтобы римляне внутренне подчинились ему. Поэтому, как показывает знаменитая речь, произнесенная им в Замке Святого Ангела в кульминационный момент восстания (Оттон перечислял в ней благодеяния, которыми он осыпал римлян, и упрекал их в вероломстве, которое он за это снискал), император был глубоко задет, когда римляне взбунтовались против него и (как он подчеркивал) против своего собственного возвышения. В растерянности он, будучи со своими друзьями-единомышленниками в монастыре Сан-Аполлинаре-ин-Классе и в обители отшельника Ромуальда в Переуме, наложил на себя тяжелую епитимью и даже думал после трех лет господства отказаться от него. Однако и в это время он не отрекся от борьбы за реновацию. Так, на пасхальном синоде в Равенне был окончательно решен венгерский вопрос. Спустя короткое время, в середине апреля, император тайно встретился с венецианским дожем Пьетро Орсеоло, своим «dilectus compater» («дорогим соотцом»). Оттон стал крестным отцом его младшей дочери, благодаря чему еще более укрепил узы духовного родства, которые и прежде связывали его с дожем. Очевидно, он вовлек дожа, так же, как и короля Венгерского, в свое подражавшее византийскому образцу «семейство королей» — еще один инструмент на службе «renovatio imperii».
Летом Оттон опять повернул на Рим, но так как города он взять не смог, то устремился дальше, на Беневент, также восставший. Беневент ему покорился, однако истинной целью оставался Рим. Император вполне мог надеяться, что добьется задуманного. Германские князья уже пообещали ему выделить для завоевания Рима новые воинские контингенты, появления которых он дожидался в Верхней Италии. В Византии, очевидно, также не сомневались в конечном успехе его предприятия, поскольку василевс в это время решил принять сватовство императора и направить к нему порфирородную принцессу — она была уже в пути. Однако невеста, так же как и войска, прибыла слишком поздно: император, которому уже давно нездоровилось, внезапно слег от тяжелой болезни и через несколько дней (24 января 1002 года), не достигнув и двадцати двух лет, скончался в замке Патерно на горе Соракт (Монте-Соратте). Поскольку Рим его отверг, он в качестве последней воли выразил желание быть погребенным в Ахене, рядом со своим кумиром Карлом Великим, примеру которого всегда следовал.
Смерть Оттона III нанесла смертельный удар и его делу — «renovatio imperii Romanorum»: вслед за Римом под водительством Ардуина Иврейского поднялась теперь уже вся Верхняя Италия, так что останки императора пришлось переправлять через Альпы под защитой оружия. Да и на востоке после такого крушения первые успехи реновации обратились в свою противоположность: Польша и Венгрия, и так уже освобожденные из-под германской королевской власти, отринули также и власть империи.
Однако реновационные усилия Оттона III не прошли бесследно. В Италии после первого шока от мятежа вскоре снова собрались с силами сторонники императора, послужив и его преемнику надежной опорой для господства в «regnum Italiae». На востоке, правда, сохранилось политически обособленное положение Польши и Венгрии. Это, конечно, означало потерю для империи и сузило сферу ее влияния, но, с другой стороны, сам факт того, что западные славяне и венгры воспротивились византийскому влечению и остались в церковном и культурном отношении обращенными к Западу, также является, по крайней мере отчасти, результатом реновации Оттона III.
Правда, в самом Риме реновация не оставила после себя никаких результатов, и это, пожалуй, отчетливее всего указывает на ее самое слабое место: предпочтение, оказывавшееся Риму императором, не помешало отдалению Рима и стало причиной растущего недовольства в Германии. Последнее, однако, удерживалось в определенных границах, поскольку Оттон именно в Германии создал одновременно противовес ему, прежде всего своим последовательным продолжением оттоновской церковной политики. Ее, не допустив разрыва традиции, подхватил преемник Оттона III, Генрих II.
Итак, с ранней смертью императора реновация завершилась, и завершилась тем, что традиции, которые он в ней объединил, снова стали существовать раздельно. Римская политика потерпела крах, и тем самым потеряла свою весомость римская и апостольская традиция. Напротив, сохранило свою действенность то, чего добился император, оставаясь в русле традиции каролингской и оттоновской, так что Оттон III с полным правом обрел свое последнее пристанище в ахенской капелле Девы Марии, подле Карла Великого.
Пусть Оттон не смог воплотить в жизнь свой чересчур смело обозначенный идеал реновации и, вследствие кратковременности своего правления, не нашел также и благоприятного случая для того, чтобы привести этот идеал в соответствие с возможностями своей эпохи. Несмотря на это, он все-таки сохранил тот фундамент, на котором Генрих II, истинный почитатель Оттона III, смог продолжить строительство, руководствуясь более скромными целями. От великого желания Оттона подняться высоко над действительностью, чтобы в результате возвысить ее до своего идеала, еще исходил тот блеск, который сохранили оттоновская культура и ее высокое искусство. Мало кто из правителей так содействовал их обогащению, как Оттон III. Наряду с историографией искусство отражает образ юного гениального императора, которого его современники с восхищением называли «mirabilia mundi» («чудом мира»).
Глава 18
КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР И ОТТОНОВСКАЯ КУЛЬТУРА
Симптоматично, что места погребения первых оттоновских правителей — Кведлинбург и Магдебург, Рим и Ахен, — которые прежде были центрами их власти, стали и центрами оттоновской культуры. Ее расцвету предшествовали политические успехи Оттонов, этот расцвет следовал за подъемом молодой германской империи. На первых порах Оттоны лишь создали предпосылки, которые сделали возможным новый культурный взлет, но скоро взаимосвязь между королевским двором и переживающим период нового расцвета образованием приобрела иной характер, причем существенную роль сыграла здесь каролингская традиция. Эта традиция несла в себе осознание того, что при Карле Великом наука и искусство тяготели к королевскому двору. Хотя достижения Карла, осмысленно сосредоточившего при дворе весь духовный и культурный потенциал эпохи, были давно утрачены и образование после падения империи франков вновь отступило в монастыри, часть каролингской традиции все-таки сохранилась. Соответственно, духовная жизнь, даже если и не получала больше непосредственного руководства со стороны двора, все же оставалась с ним связанной. Это проявлялось прежде всего в том, что теологи и ученые часто посвящали свои труды королю или членам королевского дома. Время от времени инициатива исходила и из придворных кругов. Однако основная роль вновь перешла к монастырям, и когда в середине X века, после консолидации империи Оттонов, в деле образования неожиданно опять началось оживление, то инициировалось оно, соответственно, также не двором, а крупными имперскими монастырями. Характерно, что главенствующее положение при этом заняли сначала монастыри юга и запада империи — Рейхенау, Санкт-Галлен и св. Максимина в Трире. Правда, очень скоро их опередили саксонские монастыри, прежде всего Корвей и Гандерсхейм, то есть те, которые были особенно близки к королевскому двору. По этому перераспределению ролей уже видно, что вновь укрепившееся государство стало теперь притягательной силой для образования и культуры X века. Хотя двор сначала не предпринимал для этого прямых действий и оказывал, так сказать, фоновое воздействие, из самой каролингской традиции, предполагавшей связь образования с королевским двором, проистекало, что монастыри, стараясь усилить заботу об образовании, изначально ориентировались на двор. Таким образом, включение оттоновского двора в образовательную жизнь эпохи было обосновано каролингской образовательной традицией, которую продолжали поддерживать монастыри. При дворе Оттона Великого эта традиция была сознательно восстановлена. Когда Оттон во время своего первого итальянского похода призвал к себе ученых из Италии или, как некогда Карл для Ахена, повелел доставить из Италии колонны для строительства Магдебургского собора, то это явно перекликалось с деяниями Карла Великого.