Вслед за одним из тех, кто вел это яростное сражение, Ульрихом фон Хуттеном, большинство гуманистов могло бы радостно воскликнуть: «Какой век, сколько учености!». Другие, более прагматичные, но также удовлетворенные, как Вимфелинг, подсчитывали изобретения их соотечественников: типографии, гравюры и орудия, или, как Тритем, составляли список известных людей Германии. Все гордились своей родиной.
Мессианство, надежда униженных
Гордость, безусловно присущая немцам, придавала ранам, нанесенным их самолюбию, еще большую болезненность.
Гуманисты проявляли особую чувствительность, остро реагируя на обиды, так как, встречая итальянцев, они замечали их чувство превосходства, проявление которого было, тем не менее, неучтивым. Даже будущий Пий II зачитал неприятную для немцев выдержку из трактата Тацита «Germania». Если бы Рим не просветил немцев, никогда бы достоинства, присущие германской душе, не пустили бы там корни! Разве можно назвать это речью дипломата, который старался быть доброжелательным! Обычно, Tedeschi считались варварами, грозными на поле битвы, но неотесанные и грубые в мирное время. Порыв «реакционного патриотизма»[33] охватил немецких гуманистов. Целтис первым принял вызов: «Давайте перенесем в немецкие земли лавры, которые не только итальянцы способны выращивать, наша почва не бесплодна». И Целтис открыл литературную историю своей нации, поэмы Хротсвиты X века и «Ligurinus» XII века. Даже Евангелием Германия была обязана латыни; она получила его от друидов, говоривших на греческом. По образцу Italia illustrata Бьондо он задумал написание «Germania illustrata», однако этому намерению не суждено было осуществиться. Ученые собрали материалы, которые должны были лечь в основу этого обзора. Конрад Пойтингер подготовил издание текстов. В Нюрнберге Виллибальд Пиркхаймер набросал основные линии «Explicatio Germaniae». Кошле объединил уроки по истории и географии в «Brevis Descriptio». Бебель вознес хвалу высоким свершениям былых времен своего народа. Наконец, Ульрих фон Хуттен перечитал «Germania» Тацита, где нашел не дикарей, а настоящих немцев, которых ненавидел развращенный Рим за поражения, нанесенные своим легионам. Из Арминия, победившего захватчиков, Хуттен сделал национального героя, победоносного Верцигеторикса.
Для Хуттена Рим был не только прежним врагом, нашедшим погибель в густых лесах Тевтобургурвальда. Нет, Рим был всегда живой, враждебной силой, спрутом, щупальца которого готовы были задушить Германию. До того, как в 1520 г. он представил этот отвратительный образ в «Vadiscus», этот любознательный ученый с манерами наемников боролся с церковью, в которой видел там дело рук «иностранцев». Он потому так неистово нападал на «темных людей», что считал доминиканцев покорными исполнителями политики Рима. Его чувства разделяли еще несколько гуманистов-язычников, например Эобан Хессус, развлекавшийся тем, что подделывал любовные письма Магдалины Иисусу и Марии Святому Иоанну. Правда, эти открытые враги общепринятого христианства были лишь небольшой кучкой людей. Но эхо резкой критики, высказанной Хуттеном и его соратниками, достигло ушей горожан, которым нравились гуманистические принципы. Хотя они не поддерживали Хуттена в его богохульстве, но не остались равнодушными к его обвинительным речам. На протяжении длительного времени реформа Церкви преподносилась как неотложная необходимость, и ничего не свидетельствовало о том, что обновление шло правильным путем. Монахи продолжали обвинять в излишней толерантности тех, кто отвергал строгость первоначальных принципов. С высоты кафедры проповедники развенчивали прелатов, безразличных к спасению душ. В Страсбурге Гейлер Кайзербергский даже заявил при полном соборе: «Церковь прогнила с ног до головы; реформа невозможна».
Нерасторопность административных мер замедляла процесс оздоровления, запущенный епископами доброй воли. Постановления Соглашения 1448 г. были приостановлены священниками, чьи интриги в Курии переместились ко двору. Немцы, которым не удалось попасть в римские структуры, прельщались получением доходов от церковного имущества и льготами, лишь бы только их служба оплачивалась. Правители городов и княжеств также горели желанием энергично проводить в жизнь реформы, которые церковные власти затягивали. Масса простых людей, принимавших христианство всерьез, теряла терпение. В начале XIX века, монах ордена редемптористов Клемент-Мария Хофбауер, считал, без сомнения, имея на то основания, что немцы стали протестантами, потому что были набожны. Отвергнутая любовь может превратиться в ненависть: в двадцатые годы XVI века, неистовство иконоборцев оправдывало мнение современного историка: «Именно те, кто платил за иконы, их и разрушил».[34] В 1521 г., по свидетельству нунция, которого это приводило в бешенство, девять из десяти немцев кричали «Слава Лютеру!» и только десятый выкрикивал «Долой Рим!». Этому во многом способствовала полемика, начатая Лютером, но она не подняла бы такого сильного возмущения, если оно не зрело в сердцах уже давно.
33
J. Ridé, L’Image du Germain dans la pensée et la littérature allemand, Paris, 1976, p. 182.
34
H. Heimpel, «Das Wesen des deutschen Mittelalters», in Der Mensch in seiner Gegenwart, Göttingen, 1974, p. 134.