— Дионис? — пролепетала жрица.
— Могу быть и им, если пожелаешь. Кстати, он мне ничего не передавал?
— Неть, — пискнула Исимея, храбро хмуря бровки.
— У меня в кармане одна только дырка, — продолжил Автолик, — а жажда-то как замучила! Если бы ты знала! И унять её сможет только молодое вино из чаши в форме груди Афродиты, моей милой кузины.
— Неть! — уже решительней произнесла верная жрица.
— Нет? Точно нет? А восемнадцать тебе уже есть?
— Есть.
— Это хорошо. А то у нас тут… надзор, — Автолик, пристально посмотрел в небеса, огляделся по сторонам. — Вот что, юная дева, прости, но вынужден тебя пытать. Мне нужны деньги. Не смотри на меня так! Деньги нужны не для того, чтоб их пропить, вовсе нет. Хотя, кому я вру…
Рука Автолика дотронулась до живота Исимеи, погладила пупок и медленно переползла к розовой оливке наслаждения.
— Говорят, что в Египте построили волшебный треугольник из цифр, знаешь ли ты эти цифры?
— Три, ой, четыре, неенененененеет, пя-пя-пять. — изнывая от сладостного чувства, застонала Исимея.
— Очень хорошо! А чаша где?!
— Я нннне знаю!
— Продолжаем!
Полубог стал поглаживать розовую ягодку, венчающую холмик между ножек девушки. Жрица закусила губки, закатила глаза, милое личико раскраснелось, пятна жара и вожделения проступили на груди и животике.
— Где же чаша?
— Яой, я…. ой! Да, да! Не скажу!
— Попробуем по другому. У тёти Соллы пять яблок, у дяди Димитрия два. Тётя Солла забрала у дяди Димитрия его яблоки…
— Амм… почему?
— Не важно! Ему нельзя, он плохо себя вел. Так вот, тётя Солла забрала его яблоки себе. Вопрос, как сделать звук струны лиры выше?
— Амх… амх…. Надо струну укоротить.
— Умница, а где чаша?
— Ннннет, не знаю!
— Тогда ты не оставляешь мне выбора, глупая девчонка!
Пальцы Автолика пробежались по кучерявым и совсем ещё коротеньким волосикам, а затем губы припали к обители наслаждения. Умелый язык танцевал, выписывая удивительные узоры по плоти обители нимф, отчего юная жрица стонала, покрикивала и плакала слезами удовольствия. Она так извивалась и дергалась, что рука статуи Диониса не выдержала и медленно опустилась вниз.
Внутри статуи послышался приглушённый скрежет, позвякивание, а потом с лёгким стуком отворилась скрытая под мраморными листьями винограда дверца в постаменте. Глаза полубога прищурились, трясущиеся от жадности пальцы, потянулись к золотой чаше, которая не видела света солнца долгие годы. Оторвав кусок ткани от туники Исимеи, Автолик смахнул им вековую пыль. Божественное золото засверкало, засияло, отражая лучи восходящего солнца.
В отсветах разгорающегося дня лицо божественной статуи выглядело мрачной маской отчаяния. Глаза Диониса с возмущением взирали, как немытые руки его бессовестного родственничка забирают единственное стоящее сокровище Тиринфийского храма. Игра света и тени исказила благородные черты бога виноделия. В этот миг статуя была больше похожа на Фобоса — олицетворение ужаса и ненависти, гнева и страха. Лёгкая улыбка мраморных губ превратилась в оскал, который непременно бы разродился криком: «А-ну, полож на место мою чашку-сиську!» или какими-нибудь древнегреческими ругательствами, но иногда статуя — это всего лишь статуя…
Солнце окончательно воспарило над горизонтом, погладило землю своими лучами, одарило всех теплом и стерло гнев с мраморного лика. Запели птицы, ветер принёс издали аромат горных трав. Начался новый день.
Глава 16
С утра…
Не у всех с утра камасутра!
Каждый, кому довелось испытать боль разлуки с любимым человеком или кто наступал ногой на гвоздь или сбивал угол мизинцем на ноге, может понять, что пережитое — одна сотая той боли, которая сидит в голове у того, кто вчера много пил. Любой звук — грохот камнепада, любое действие — сродни тринадцатому подвигу Геракла. А уж если вчерашний симпозиум оставил после себя ощущение, что весь мир кружился вокруг тебя… Утро, каким бы светлым, радостным и прохладным оно не было, превращается в наказание из царства Аида, когда малейшее движение отдает в голове ударом молота о наковальню в кузне Гефеста.
…С утра наши героини, как вы уже догадались, мучились жесточайшим похмельем. Они лениво переругивались, мысленно рвали на себе волосы, не понимая, как могли дать себя облапошить проходимцу. Наваждение какое-то! Отдаваться первому встречному — это еще куда ни шло, это ещё ладно, с кем не бывает? Но что хуже — отдать драгоценности обманщику, который и не думал ничего относить в храм. Или банде обманщиков и проходимцев! Кстати, рассказу Соллы про смену личин никто не поверил, посчитав, что та перебрала сливовки и ей всё привиделось.