Дионис не привык грустить и задумываться о прошлом. И он сказал Исимее то, что обычно говорил всем симпатичным богиням, дриадам, нереидам, нимфам и смертным женщинам и девушкам:
— А что ты делаешь сегодня вечером?
— А ничего, — смущенно и радостно пролепетала Исимея.
— Ну, так я заскочу к тебе после заката?
— Заска… то есть, конечно, приходите. Это же ваш храм, здесь вам всегда рады.
— Ты организуй что-нибудь поесть. По скромному. Вино за мной.
Бог подозвал свистом облако, запрыгнул в него и улетел, а к ногам Исимеи упал длинный свиток. На нём небрежной рукой был начертан список блюд угодных Дионису для вечерней трапезы, как то: шашлычок из молодой козлятинки; голубь, нашпигованный травами и запечённый в глине на костре из вишневых поленьев, финики в меду, щука, зажаренная на камне с орехами и изюмом, похлебка с фрикадельками из зайчатины, петух, нафаршированный фазаном, который в свою очередь нафарширован голубем, который нашпигован еще чем-то там…
Девушка прочла и опять заплакала: «Где же я все это возьму? А еще хитон новый нужен, и масло для тела и волос и…»
— Эй, девушка! Жрица Тиринфийского храма, я к вам обращаюсь! Слышь, дочка! Отвлекись на секунду от рыданий.
Пока Исимея общается с еще одним утренним посетителем храма, мы тоже немного отвлечемся.
Подумаем вместе над таким вопросом. Чем занимаются нереиды — духи воды? Мы не знаем, но думаем, что весь день сидят в природных ваннах с тепленькой водичкой, ведут светские беседы, пьют вино, которым их щедро снабжает сам Дионис. Но такая возможность есть лишь у духов и богов больших рек и озер, а вот хозяин ручья близ священной рощи — мелкий божок Пекис дни и ночи напролет занимался канцелярской работой: пересчитать окуней и форелек, сверить их с описью, придумать мероприятия по увеличению численности поголовья, спутать снасти рыбакам, ибо «нечего тут».
То есть, сегодня у Пекиса было самое обычное скучное бюрократическое утро, если бы не одно «но!». Ему на макушку упал тяжеленный мешок.
Пекис упомянул мать того, кто соорудил мост над ручьем без его благословения, и того, кто роняет тяжести на голову трудового водяного народа и всех тех, кто нарушает зыбкое равновесие живой природы. Ор злости хозяин ручья собрал волну побольше и погнал набитый всяким хламом мешок вниз, в одну из проток, из которой жрицы храма набирали воду и сам пошел вслед за водой, тяжело переступая перепончатыми лапами и волоча по земле темно-зеленый рыбий хвост.
— Ваше?
— Не знаю.
Небрежным жестом Пекис высыпал содержимое мешка Автолика под ноги Исимеи.
— Ваше, ваше… Видел того прохвоста, который бежал со стороны храма, будто за ним гарпии гнались. Он самым наглым образом выбросил в мой ручей целый мешок мусора. И запомни, дочурка, если подобный мусор будет попадать в мои чертоги, я лично пособираю все эти непонятные кругляшки и прочий хлам, принесу и выброшу тебе под дверь. Да, да! Не стыдно, нет? Такая красивая девушка, на нереиду похожа, а засоряешь водоем!
Исимея виновато кивала головой, потупив глаза, а про себя думала, что храм теперь, если и не богат, то обеспечен. Денег хватит и на дюжину новых хитонов, и крышу починить, и Дионису на заячьи фрикадельки.
Глава 19
А как же Вася?
Бог ручья Пекис отнес в храм все найденные ценности, кроме чаши Афродиты, потому что у неё, как и у всякой волшебной вещи были свои планы на жизнь.
Она подбросила себя крестьянину, что поил из ручья осла, крестьянин продал ее меняле, а у менялы ее выкупил оргкомитет поэтических сборищ с намерением преподнести её в дар великому поэту Василию Тиринфийскому. Поэты так давно не общались с женщинами, что не узнали в образе чаши женской груди — подумали, что это просто такая оригинальная новомодная форма.
Форма чаши была столь непривычна для великих мужей, что никто из них даже не предположил, что могло бы послужить моделью. Симметричные контуры нежных форм вызывали желание проводить по ним пальцами, любоваться и воспевать у всех, кроме тех, кто давно уже забыл, как выглядят женщины, незакутанные в тяжелые накидки.
— О, Василий, ты лучший из нас! — почти пропел председатель Союза заслуженных поэтов Тиринфа, Васин любовник Писистрат. — Бог вод Посейдон послал нам этот дивный сосуд из чистого золота. Испей же из кубка, достойнейший из достойных!
В чашку-сиську было налито вино. Губы поэта коснулись края чаши. Глоток… В Васиных глаз потемнело, а потом мир родился заново! Краски стали ярче, запахи чудовищным ураганом ворвались в его грудь, как бы разрывая цепи и срывая двери с петель. Он вдруг почувствовал доселе неизведанные чувства: тоску, грусть, эйфорию и любовь. Любовь к женщинам. Василию хотелось плакать, просить прощения, читать стихи, что-то вроде: «Я вас любил, любовь еще, быть может…».