— Ни в коем случае! Этой шваброй шуровали в костре, на котором сожгли Джордано Бруно! — перебил Рогаткина методист Исторического зала, похоже всерьез разозлившись.
Лев Тимофеевич кивнул и погасил вздох. За час пребывания в библиотеке он обнаружил там не один десяток презлых, на его сторонний взгляд, людей.
— Да что вы говорите! Серьезно? — изумился старший следователь межрайонной прокуратуры и, зевая, прикрыл рот рукой. — Не может быть! Мне что-то не верится.
— Я пошутил, — методист вздохнул и смерил Рогаткина ничего не выражающим взглядом завзятого книгочея. — Так вот…
Лев Тимофеевич с готовностью кивнул.
— Так вот, друг мой, — продолжил методист. — Если серьезно, то прочитайте сорок третий том Апулея — там есть все про священные швабры. Он на полке под самым потолком, если хотите, я вас туда проведу. — Он повернулся к стеллажам с книгами. — Выносить из читального зала, как вы понимаете, ничего нельзя. У вас есть время? — Методист оглянулся, но Льва Тимофеевича в Историческом зале уже не было.
Тогда методист нырнул под стол, ухмыльнулся и, вытащив припрятанные «Эротические гравюры» издания 1777 года, раскрыл их на развороте.
Тетя Кристина
На Большой Академической улице, в доме с пилястрами, жила тетка Льва Тимофеевича — Кристина Егорьевна Баранова. Тетка всю жизнь работала в Научно-исторической библиотеке и знала столько всего, что поговорить с ней имело смысл даже безо всякой причины. Но у Льва Тимофеевича причина была — пропавшая священная шабра. Правда, все знания в голове его родной тети перемешались до такой степени, что зерна от плевел надо было еще суметь отделить…
Кристина Егорьевна — и Лев Тимофеевич знал это — к старости начала безумно бояться тишины. У нее всегда что-либо звучало — телевизор ли, радио, неважно. В большой квартире под чердаком после смерти дяди никогда не бывало тихо. В настоящий момент у тетки вовсю разливалась Таня Буланова, перемежаясь с Людмилой Зыкиной и Андреем Губиным.
Лев Тимофеевич, услышав Буланову еще на улице, отпер дверь в квартиру тетки своим ключом — та все равно бы не услышала его звонка.
— Влететь бомбой!.. Ты все такой же дерзкий, Лева, как всегда! — встретила его недовольным восклицанием тетя Кристина. Она как раз пила чай с подсоленными сухариками, собственноручно насушенными и красиво уложенными в сухарницу.
— Я, теть Кристина? — удивился Лев Тимофеевич и с некоторой опаской взглянул на свою тетку, которая с детства звала его Мямлей, а если точнее — Мямликом и Хлюпиком.
Пергаментную кожу старой дамы и ее шелковое платье испещряли многочисленные складочки и морщинки, а чудная прическа, которую носили до войны, колыхалась от сквозняка — вот такая тетя сидела перед ним и пила чай с прихлебом. Вдобавок в правом глазу тети Кристины торчал монокль, а на краю стола из смятой пачки выглядывали серые «беломорины».
Лев Тимофеевич присел и, налив себе горячего чаю, вздохнул.
— Сухарик, Лева? — предложила Кристина Егорьевна.
— Не откажусь, — Рогаткин положил соленый сухарик в рот и стал его жевать. — Я, тетя Кристина, пришел к вам по поводу священной швабры, — начал Лев Тимофеевич. — Посоветоваться…
— Которую украли? — Тетя Кристина приглушила радио, стукнув по нему ладошкой.
Рогаткин удивился и кивнул. Стол перед ним являл самое необходимое — кипяток в чайнике, заварка, кусковой сахар в вазочке и сухари из свежего бородинского хлеба в сухарнице. Следователь бросил в чашку кусочек сахара.
— Священная швабра на рынке раритетов котируется наравне с такими священными артефактами… — речитативом начала тетя Кристина и отхлебнула чаю.
— …как совок и метла? — вставил Лев Тимофеевич.
— Лева, не паясничай! — возвела к потолку монокль тетя Кристина и закурила. — Такими артефактами, — она подняла палец, — как алтарь неандертальца и очки циклопа, мой дорогой племянник! Да! Ты уж мне поверь!
— Да что вы говорите, тетушка, а циклоп разве носил очки? — чуть не подавился сухариком Лев Тимофеевич. — Вы ничего не путаете?
— Все циклопы носили очки! До единого, — назидательно произнесла бывший старший научный сотрудник Научно-исторической библиотеки. — Солнцезащитные. А ты про какие думал, Лева, хотела бы я знать? — хмыкнула ученая дама.
— Ага, — кивнул Рогаткин. — Ага, ага! — И он постучал по столу.