— Здравствуйте! — сняв очки, улыбнулся как можно шире Рогаткин. — Я следователь, — напомнил он. — Помните нашу интересную беседу?..
— Я всё помню, мил человек, — уборщица переложила веник в левую руку, и, встав на цыпочки, приблизила своё лицо к лицу Льва Тимофеевича. — Так, может быть, ты швабру и унёс? Я не забыла того прекрасного момента, как ты топтался тут! А ну-ка, дыхни…
Лев Тимофеевич оскорблённо дыхнул и закрыл рот. Уборщица отпрянула.
— Огурцами закусывал? — угадала она.
Лев Тимофеевич, уронив портфель, вытащил из кармана своё удостоверение старшего следователя, и сунул его под нос уборщицы, кляня себя почём зря, что почему-то всегда пасует перед ними. В ответ уборщица тоже вытащила удостоверение. «Президент Всея Руси — Пуговицына Мария Ивановна» — значилось там.
— В метро приобрела, — бережно убрав «президентские корочки» в нагрудный карман халата, Мария Ивановна шмыгнула носом и отошла от Льва Тимофеевича по своим делам.
— Ну, подождите же! — обескуражено воскликнул следователь. — Я имею к вам пять, нет, шесть вопросов, Марь Ивановна! Ведь украли священную швабру, а вы, вполне возможно, могли видеть похитителя.
— А я тут при чём? Привязался! Отстань, смола! — огрызнулась Мария Ивановна.
Лев Тимофеевич вздохнул и, стараясь не следить, пошёл на выход. Кочующий музей редкостей Кристальди постепенно заполнялся интересующимся археологией народом, а у Рогаткина вдруг заболело сердце.
Там, где живет Бубс
Улица Большие Каменщики.
«Мне надо на первый этаж, в квартиру номер два», — достав блистер с валидолом и выдавив оттуда таблетку, вспомнил следователь.
Положив таблетку под язык, Рогаткин вошёл в единственную дверь на фасаде здания, из которой нещадно воняло кошачьей мочой. Лев Тимофеевич был удивлён и растерян, он невесть почему решил, что известный коллекционер Натан Бубс живёт, если не в апартаментах с евроремонтом, то в приличной охраняемой квартире, но перед ним был абсолютно гнилой купеческий дом с просевшими потолками постройки середины 19-го века.
А надо вам сказать, что перед тем, как поехать в гости к Бубсу, старший следователь сначала зашёл в аптеку за валидолом, а затем в винный бутик, чтобы купить виски «Джек Дэниелс». Полюбовавшись на сёмгу в соседней лавочке, Рогаткин приобрёл увесистый кусок рыбы, и, наконец, был готов отправиться к Бубсу, но у магазина, позвякивая медными колокольчиками на щиколотках, пели кришнаиты. Лев Тимофеевич остановился и, отбивая ногой ритм, попел вместе с ними, поскольку был очень музыкальным человеком! Кришнаиты проводили Льва Тимофеевича негромкими аплодисментами.
— Мы тут через день поём, — отзывчиво пояснили они. — Приходите, Лев Тимофеевич!
— Совет вам и любовь! — сдержанно попрощался старший следователь.
— Пойдёмте с нами, чаю с тортом попьём! — предложили кришнаиты.
— В другой разок, — кивнул Рогаткин. — Дела, дорогие мы.
Итак, он вошёл в дверь старого дома на задворках улицы Большие Каменщики и постучался старинным молоточком в дверь, на которой висела табличка «БУБС». Через полторы минуты дверь скрипнула, и на пороге возник очень толстый одышливый старик в полосатой пижаме. Торсом и выпуклостью жёлтых глаз Бубс живо напомнил Рогаткину сеньора Кристальди.
— Простите, — начал Рогаткин.
— Да, — согласился Бубс.
— Вы Бубс Натан Фридиевич? — уточнил старший следователь.
— Возможно, — старик шумно выдохнул и повторил: — Вполне возможно, что я Бубс! А вы кто?..
— Лев Тимофеевич Рогаткин, следователь межрайонной прокуратуры, — Рогаткин щёлкнул каблуками.
— Хотите зайти, Лев Тимофеевич? — ухмыльнулся коллекционер.
— Не откажусь, — кивнул Рогаткин.
Гостиная, в которую они вошли, была похожа на заставленный антикварной мебелью чулан. Лев Тимофеевич с интересом оглядел полки с книгами, стол, диван и пару кресел.
— Неужели, вы тут живёте? — спросил он. — Домик-то старый…
— Да, удобства во дворе, — проворчал Бубс. — Канализация сгнила еще в прошлом веке, знаете ли.
— Я бы не смог во двор за удобствами ходить! — ужаснулся старший следователь. — Особенно зимой.
— Куда бы вы делись, если б вам приспичило? — хохотнул Бубс и кивнул на кресло. — Присаживайтесь… Между прочим, весь этот дом мой! Я купил его у городских властей, когда из него выселили всех жильцов.
— И что же вы с ним будете делать? — с невольным уважением поинтересовался следователь. — Он же на редкость плох.
— Найду спонсора, — нахмурился, затем улыбнулся Бубс. — Миллиончика бы три вложить в эти гнилые стены…
— Знаете, у меня нет причин сомневаться в вашей прагматичности! — Лев Тимофеевич открыл свой портфель.
Оттуда на свет поочерёдно были извлечены — бутылка виски, сёмга и буханка ржаного хлеба. Мужчины обменялись заговорщическими взглядами, открыли бутылку, и разговор их потёк в весьма дружелюбном русле.
— Натан Фридиевич, чья именно швабра, на ваш взгляд, пропала из галереи Карнауховой? — через полчаса занимательной беседы спросил Лев Тимофеевич то, зачем, собственно, пришёл.
Бубс задумчиво жевал и глядел в пол.
— Швабра Кришны. Индуизм, дорогуша, — уплетая сёмгу, наконец облизал палец Бубс. — Посол хороший…
— Постойте, но ведь швабры Кришны, насколько я знаю, не существует? — запротестовал Рогаткин.
— Ах, да! — Бубс стукнул себя по лбу масляной ладонью. — Ах, да… Я совсем забыл!
— Вот, кстати, фотография швабры, Натан Фридиевич. Не хотите посмотреть?..
Бубс мельком взглянул и вернул снимок.
— Нечёткий… Так, значит, у Кристальди могла быть, либо швабра царицы Савской, либо швабра Иуды, да-с!.. Все остальные швабры хранятся в закрытых частных коллекциях, и лишь эти две выставляются в музеях! Я, Лев Тимофеевич, читал в своё время на одном из факультетов одноименный курс «Швабры», и на этих швабрах собаку съел, — засмеялся Бубс, разливая по третьей. — За вас, Лев Тимофеевич! У вас есть ещё её изображения?.. Я бы взглянул.
Рогаткин вытащил из портфеля видеозапись, взятую из музея, и протянул её Бубсу. Тот поднялся и, ворча, вставил диск в ноутбук, но кроме спины какого-то малоподвижного гражданина, который склонился над шваброй в тот роковой день, они так ничего существенного и не увидели.
— Произошёл огромный исторический просчёт в том, что швабра утеряна… — взахлёб делился общеизвестной информацией о швабрах Бубс, а Лев Тимофеевич пытался внимать. — Всё не так явно, как сказал слепой! — наконец, подвёл итог их разговора Бубс и с сожалением покосился на пустую бутылку «Джек Дэниелс» под столом.
— Но что это было — альтруизм или ошибка? — Рогаткин собрался с духом и всё-таки задал мучивший его вопрос.
— А вы уловили суть, — грустно ухмыльнулся коллекционер. — Не даром кушаете свой хлебушек, гражданин следователь, да-с… Право на ошибку есть у каждого фармазона! И потом, есть ценности бесспорные, а есть небесспорные.
— Подождите, но ведь страховая стоимость священной швабры составляет десять миллионов долларов? — напомнил старший следователь.
— Пойдёмте, я вам кое-что покажу, — Бубс встал и отдёрнул занавеску в углу.
За занавеской была дверь, похожая на дверцу банковского сейфа. Коллекционер наклонился и, нажав на какой-то рычажок, толкнул дверь плечом.
— Заходите, не бойтесь, у меня тут кладовка, — Бубс кивнул на металлический кувшин, стоявший на полке. — Вот сосуд со злом дьявола, держите, только крепко!
— С чем? — Рогаткин отдёрнул руку. — Что за гадость вы мне даёте, я ни за что не возьму!
— Если вы не верите в дьявольское зло, то для вас это просто кувшин, не так ли? — хихикнул Бубс и с грохотом поставил сосуд обратно на полку. В кувшине что-то зашипело, звук был похож на брызги масла, попавшего на горячую плиту.
— Или вот, — Бубс достал из кармана ржавый ключ. — Откроем ящичек и посмотрим старинное подносное блюдо, — коллекционер вытащил из деревянного ящика небольшой бронзовый поднос. — На этом подносе подавали обед самому Александру Македонскому во время его походов, и в то же время, это всего лишь гнутая почерневшая штуковина! — Бубс бережно спрятал блюдо в ящик и закрыл его. — Или вот, бирки от первых платьев Шанель! — подмигнул он. — Очень большая ценность для понимающих в бирках! Хотите, подарю?.. А то в них всё равно никто не понимает.