— Думаю, — улыбнулся, в свою очередь, Сабуров.
— И правильно думаешь... В самом деле приятно. Только ответственность большая. Звание ввели, а слово это не всегда ещё у нас понимают, как и многие другие слова.
Проценко задумался, закурил и внимательно посмотрел на Сабурова. Он был взволнован, и ему хотелось высказаться.
— Генерал — звание трудное. А знаешь, Сабуров, почему трудное? Потому что недурно или даже хорошо воевать — сейчас мало, сейчас надо так воевать, чтобы потом как можно дольше воевать не пришлось. Я ведь, Сабуров, не верю в разговоры, что это последняя война на свете. Это и в прошлую войну говорили, и до этого много раз говорили, стоит историю почитать. После этой войны будет ещё война, через тридцать или через пятьдесят лет... Но в наших руках, чтобы она была не скоро, а коли всё-таки будет, была бы победной, для того и армия. Конечно, сейчас многие найдутся, кто захочет мне возразить. Ты, например, а?
— Хотелось бы возразить, — признался Сабуров. — Не хочется думать, что когда-нибудь будет ещё одна война.
— Это верно, что не хочется, — сказал Проценко, — мне тоже не хочется. Не хочется думать, но надо, необходимо думать, тогда, может быть, и не будет.
Штабной командир принёс донесение. Проценко полез в карман, достал очешник, вынул круглые в роговой оправе очки, которые он надевал только тогда, когда приходилось читать какой-нибудь документ, внимательно прочёл от слова до слова и подписал.
— Поезжай, — сказал он, — до лодки тебя здесь проводят, а там уже твоё дело. Будешь плыть по Волге, если не заметят, красотой будешь наслаждаться... Внизу вода, вверху звёзды. Просто даже завидно. Особенно если бы это не Волга, а Висла или Одер...
Сабуров в темноте добрался до пристани. Моторки не было, её сегодня утром разбило миной. У пристани тихо шлёпала двухпарная вёсельная шлюпка. Влезая в неё, Сабуров на секунду посветил фонарём: она была белая, с синей каймой и с номером — одна из шлюпок прогулочной станции. Ещё недавно её давали напрокат за рубль или полтора в час...
Двое красноармейцев сели на вёсла, Сабуров устроился на руле, и они тихо отчалили. Немцы не стреляли. Было всё, как предсказал Проценко: звёзды наверху, и вода внизу, и тихая ночь, орудийный гул перекатывался вдали, в трёх-четырёх километрах отсюда, и привычное ухо его не замечало... Действительно, можно было сидеть на корме и думать все эти двадцать или тридцать минут, которые отделяли его от того берега, где теперь днём, а иногда и ночью рвались перелетавшие через реку немецкие снаряды и тяжёлые мины, где работали с заката до рассвета десятки пристаней, куда уплывали из батальона раненые и откуда ежедневно привозили в батальоны боеприпасы, хлеб и водку. На том берегу было всё, в том числе и Аня, о которой он сейчас вспомнил. И если у неё лёгкая рана, то она даже совсем близко отсюда, у себя в медсанбате.
«Наверно, лёгкая», — подумал он не потому, что это так и должно было быть, а потому, что она сказала: «Я скоро у вас буду...», и, как всё, что говорила, сказала так по-детски уверенно, что ему казалось — это в самом деле так и должно случиться. Он за последние несколько дней два или три раза ловил себя на том, что, возвратясь в штаб батальона, невольно оглядывал блиндаж.
Лодка уткнулась в песок, и Сабуров, выскочив на берег, пошёл узнавать, где теперь та переправа, которая раньше была ближе других к штабу армии. Как оказалось, переправу перенесли километра на полтора ниже по течению. Он снова сел в лодку, и они поплыли вдоль берега.
Лодка причалила к временным деревянным мосткам, красноармейцы остались, а Сабуров пересел на баржу, которая должна была отчаливать обратно на правый берег.
Баржа была загромождена ящиками с продовольствием, коровьими и бараньими тушами, сваленными прямо на деревянный настил. Количество провианта говорило о том, как много людей по-прежнему находится там, на том берегу, в развалинах Сталинграда.
Через полчаса баржа медленно причалила к одной из сталинградских пристаней. Переправа была перенесена, но, против ожидания, Сабурову сказали, что штаб армии на прежнем месте.
Сабуров знал от Проценко, который два или три раза был в штабе, что он помещается в специально вырытых штольнях, напротив сгоревшего элеватора.
Туда пришлось идти от переправы полтора с лишним километра вдоль берега. Немцы вслепую обстреливали берег из миномётов, и мины время от времени рвались то спереди, то сзади.
Сабуров всё шёл по берегу, а элеватора, который должен был служить ориентиром, всё ещё не было видно. Между тем теперь автоматная стрельба слышалась так близко, что не было никакого сомнения: до передовой осталось меньше километра. Он уже начал думать, не наврали ли ему, как это бывает, и не переехал ли штаб в другое место. Но когда он подошёл совсем близко к тому, что, по его расчётам, было передовой, он увидел прямо перед собой на обрывистом берегу Волги контуры элеватора и наткнулся на часового, стоявшего у входа в подземелье.