Что идеально выражало отношение Соклея к Куриону. Он был рад, когда ранним утром торговая галера покинула городок. Конечно, им придётся на ночь остановиться в каком-нибудь другом маленьком кипрском городе, может даже меньше, чем Курион, но сейчас ему не хотелось об этом думать.
Было почти безветренно, Диоклей командовал гребцами, задавая неспешный темп. Неожиданно он указал в сторону недалёкого берега:
— Что это они там делают?
Соклей посмотрел на утёсы западнее Куриона. По гребням маршировала процессия. Нет, маршировали не все — одного, связанного и упирающегося, тащили к краю обрыва. Соклей похолодел.
— Ты это видишь, Менедем? — его голос задрожал.
Брат склонил голову.
— Вижу. — И мрачным тоном продолжил: — Что же, теперь мы видим, как серьёзно жрецы Аполлона Гилата относятся к прикосновениям к своему алтарю.
— Да уж. — Соклей продолжал смотреть, хотя очень хотел отвернуться. Процессия подошла к краю обрыва. Акатос находился довольно далеко в море, поэтому происходящее приходилось наблюдать не только в миниатюре, но и в жутком безмолвии. До ушей Соклея доносился лишь звук хлопающих о борт корабля волн, да мерные удары вёсел.
Что они говорили там, на вершине скал? Проклинали связанного за осквернение алтаря? Или хуже того — сочувствовали ему, говорили, как жаль, что он схвачен, но теперь придётся ему расплачиваться? Как Фукидиду, записывавшему речи, которых он не слышал, Соклею пришлось решать самому, что правдоподобнее и больше подходит к такому случаю.
Потом, внезапно — Соклей не успел понять, как это случилось — связанный полетел вниз с утёса. В одно мгновение сцена на берегу перестала быть тихой. Вопль ужаса и отчаяния несчастного достиг "Афродиты" через целую стадию морской воды. И ужасающе оборвался. Растерзанное тело лежало у подножия утёса, неподвижное, словно в нём никогда и не было жизни. Курионцы, убившие этого человека и довольные хорошо выполненной работой, двинулись назад, к храму, заниматься другими важными делами наступающего дня.
Моряки негромко переговаривались. Даже если кто-то из них и считал, что тот человек сам виноват в осквернении алтаря, тяжело смотреть на такую смерть, и нельзя это счесть добрым знаком. Диоклей тронул амулет Геракла Защитника, который носил, чтобы отвести от себя зло.
Соклей перешёл назад, на корму, и поднялся наверх. Тихим голосом произнёс:
— Рад я, что мы ничего не купили на агоре этого Куриона.
Теперь, чтобы взглянуть на тело, лежавшее на берегу под утёсами, Менедему пришлось оглянуться через плечо. Спустя мгновение, он снова перевёл взгляд на Соклея и медленно опустил голову.
— Да, — сказал он. — И я.
Перед "Афродитой" над горизонтом медленно поднималась Анатолия, позади уходил в море Кипр. Между ними корабль был один посреди бесконечности. Менедем правил от Пафоса, что на западной оконечности Кипра, к далёкой Анатолии. Это делало путешествие по открытому морю длиннее, чем если бы они ползли вдоль северного берега Кипра, зато на несколько дней сокращало дорогу обратно на Родос.
— Эге, — произнес Соклей. — Похоже, все идёт хорошо.
— Да, неплохо, — ответил Менедем. — Но я уже слышу, как отец ругает меня за то, что я выбрал этот маршрут, — вздохнул он. Чем ближе к Родосу, тем чаще он думал о доме. Он не слишком торопился встретиться с отцом, и какая-то его часть не торопилась увидеть и вторую жену отца. Но какая-то часть очень даже желала вновь повидать Бавкиду, и он точно знал, какая именно.
Соклей поднялся на корму и указал далеко вперёд.
— Отличный ты выбрал курс. Оставив побережье Ликии там, ты проскочил большую часть моря, где кишат пираты.
— Жаль, что я не могу проскочить его полностью. Если бы я мог проплыть прямо с Кипра на Родос, так бы и сделал. Тогда нам вообще не пришлось бы беспокоиться о пиратах.
— Возможно, — ответил Соклей. — Но если бы ты мог так легко пересечь открытое море, не думаешь, что и пираты могли бы?
Менедем об этом не подумал. И хотел бы, чтобы и двоюродный брат тоже не думал.
— Иногда твой разносторонний взгляд — это зло, а не достоинство, дорогой мой.
— Куда катится мир, если нельзя сказать правду, чтобы не услышать в ответ одни придирки? — Соклей возвёл глаза к небу, будто ожидая, что оттуда снизойдут Зевс или Афина и провозгласят его во всем правым.
Но ничего такого не случилось. Может, это доказывало, что Соклей ошибается. А может, то, что боги занимались где-то делами поважнее. Или вообще ничего не доказывало… Менедем отогнал эту мысль до того, как она окончательно сформировалась. И все же, хотел бы он, чтобы хоть раз бог, любой, явил себя ему на земле или прямо ответил на молитву. Так ему было бы куда легче поддерживать в себе веру, пусть искреннюю, но не особенно глубокую.