Но Менедем, чьи глаза, пожалуй, были острее, чем у брата, склонил голову.
— Она, во имя богов! — на этот раз он крикнул с радостным облегчением. — Один из наших кораблей, парни!
Моряки приветственно завопили и захлопали в ладоши. Однако, спустя мгновение, Менедем продолжал, уже гораздо спокойнее:
— Однако, что за корабль? Не просто трирема — иначе на палубе толпились бы вооружённые моряки, а скамьи гребцов были бы защищены досками от попадания стрел и ядер из катапульты. А для любого другого этот корабль слишком большой и быстрый. Во имя богов, что же это такое?
Соклея озарило.
— К воронам меня, если это не твоя тригемолия, мой дорогой.
— Ты так думаешь? — в голосе Менедема нечасто можно было услышать трепет. — Правда так думаешь?
— А что же ещё? Корабль совсем новый, посмотри, какая светлая у него обшивка.
Что бы это ни был за корабль, но он заинтересовался "Афродитой". Когда он подошёл поближе, Соклей заметил, что на нем три ряда вёсел. Команда убрала задние верхние скамьи гребцов-таламитов, чтобы мгновенно опустить убрать мачту, рей и грот, но пока этого не сделала. Офицер с носа корабля прокричал неизменный вызов.
— Что вы за корабль?
— "Афродита" с Родоса, возвращаемся домой из Финикии, — крикнул Менедем. — А у вас что за корабль? Это, часом, не тригемолия?
— Вы точно с Родоса, если знаете это название, — ответил офицер. — Да, это "Dikaiosyne".
— "Правосудие", — пробормотал Соклей. — Хорошее имя для охотника на пиратов.
Офицер продолжил:
— "Афродита", говорите? А кто у вас капитан, не Менедем ли, сын Филодема?
— Это я, — гордо сообщил Менедем.
— Это же ты придумал такой корабль? Так сказал адмирал Эвдем.
— Я, — ещё горделивее ответил Менедем и ухмыльнулся Соклею. — Теперь я знаю, каково это, увидеть своего ребенка, хоть от меня даже ни одна рабыня не беременела.
Соклей фыркнул и ухмыльнулся в ответ.
Глава двенадцатая
Менедем вместе с Соклеем шел по бедному кварталу в юго-западной части Родоса, недалеко от городской стены и кладбища к югу от нее.
— Хотел бы я не иметь подобной обязанности, — со вздохом сказал Менедем.
— Знаю и чувствую то же самое, — отозвался Соклей. — Тем важнее исполнить её как следует.
— Согласен, — снова вздохнул Менедем.
На улице играли голые тощие дети. Ещё более тощие собаки грызлись из-за какого-то мусора, с опаской поглядывая на детей. Может, боялись, что те начнут швырять в них камни, а может того, что окажутся в чьем-то горшке над очагом. В этой части города такое беспокойство имело под собой основания. Из таверны вышел шатающийся пьянчуга, бессмысленно поглазел на Соклея и Менедема, затем повернулся к ним спиной, задрал тунику и помочился на стену.
— O pat! — окликнул Менедем, указав на одного из детей. Точно так же, "Мальчик!", он обратился бы к рабу.
— Чего надо? — подозрительно спросил мальчуган лет восьми.
— Где дом Аристайона, сына Аристея?
Мальчик принял придурковатый от рождения вид. Не зная, вздохнуть ли ещё раз или расхохотаться, Менедем вынул из-за щеки обол и протянул влажную монетку. Мальчик шустро схватил её и сунул в рот. Его приятели завопили от гнева и зависти.
— Меня, меня! Ты должен был спросить меня!
— Вот, ты получил деньги, — дружески сказал Менедем. — Теперь ответь на вопрос, или я выбью из тебя всю дурь.
Такой язык мальчишка понимал хорошо.
— Иди два квартала, потом поверни направо. Он будет на правой стороне, рядом с домом красильщика.
— Хорошо, благодарю тебя. — Менедем повернулся к Соклею. — Пойдем, дорогой. И берегись собачьего дерьма, не стоит наступать на него босыми ногами.
— Не стоит, — согласился Соклей.
Найти дом красильщика оказалось нетрудно: его выдавала вонь застарелой мочи. Рядом стоял маленький аккуратный домик, который, как и множество других домов в этой части города, служил также и лавкой. На прилавке стояли горшки, не особенно изящные, но крепкие и ровные. Менедем задался вопросом, насколько вонь из красильни вредит торговле горшечника. Помочь она точно не могла.
— Чем могу быть вам полезен? — спросил горшечник — лысеющий седой человек лет пятидесяти. За исключением бороды он выглядел постаревшей копией Аристида.
— Ты Аристайон, сын Аристея? — удостоверился Менедем.
— Да, это я. Боюсь, ты рассердишься на меня, о благороднейший, но я не знаю ни тебя, ни твоего друга. — Менедем и Соклей представились, и усталое лицо Аристайона осветилось радостью. — Конечно! Капитан и тойкарх Аристида! Клянусь богами, мой мальчик много рассказывал о вас! Я не знал, что "Афродита" уже вернулась, вы его опередили.