Менедем вздрогнул. Все оказалось даже труднее, чем он думал.
— Боюсь, потому мы и пришли, о благороднейший, — сказал он, а Соклей склонил голову.
— Я не понимаю, — сказал Аристайон, но внезапно его глаза наполнились страхом. Он вздрогнул, будто Менедем грозил ему оружием. — Вы хотите сказать, что-то случилось с Аристидом?
— Мне жаль, — с несчастным видом ответил Менедем. — Его убили разбойники в Иудее. Мой двоюродный брат был с ним, когда это случилось, он тебе всё расскажет.
Соклей поведал о бое с иудейскими разбойниками. Ради отца Аристида, он сказал, что тот получил удар копьем в грудь, а не в живот, и умер на месте.
— Уверен, он не почувствовал боли. — Соклей не обмолвился о том, что перерезал Аристиду горло, а просто закончил: — Нам всем очень его не хватает, не только его острых глаз, которые заметили приближающихся разбойников, но и его самого. Он был прекрасным человеком. Я всем сердцем хотел бы, чтобы все вышло иначе. Он храбро сражался, и ранили его не в спину. — Это была абсолютная правда.
Аристайон слушал, не говоря ни слова, лишь пару раз моргнул. Он слышал слова Соклея, но не понимал. Менедем положил на прилавок кожаный мешочек.
— Вот его плата за все путешествие. Знаю, она не заменит вам Аристида, но мы можем сделать лишь это.
Аристайон будто во сне потряс головой.
— Нет, это неправильно. Вам следовало вычесть то, что он уже потратил.
— Не волнуйся об этом, — сказал Менедем. — Во-первых, он тратил очень мало, берег серебро. Во-вторых, это наименьшее, что мы можем сделать, чтобы выразить свое отношение к твоему сыну.
— Когда он умер, все на "Афродите" очень горевали, — сказал Соклей, и это тоже была правда.
Когда он умер. Теперь Аристайон не только услышал, но и осознал. Со стоном он достал из-под прилавка нож. Кряхтя от усилий и от боли, он кое-как отрезал в знак горя прядь седых волос, и она упала на прилавок. Менедем взял нож и добавил к ней собственную. Соклей поступил так же: прядь, которую он отрезал в Иудее, уже начала отрастать, и он без колебаний пожертвовал ещё одну.
— Из моих сыновей выжил только он, — отстраненно сказал Аристайон. Другие двое умерли ещё в детстве. Я надеялся, что он займёт мое место. Может, так бы оно в конце концов и случилось, но он всегда хотел в море. И что же мне теперь делать? Во имя богов, о наилучшие, что мне теперь делать?
Менедем не мог ему ответить и посмотрел на Соклея. Его брат кусал губы, едва не плача. Очевидно, и у него нет ответа. Порой ответов просто не существует.
— Я оплакал отца, — продолжил Аристайон. — Мне было тяжко, но все же это естественный порядок вещей, когда сын оплакивает отца, но когда отец оплакивает сына… Лучше бы я сам умер. — Слезы, катившиеся по его щекам, блестели на солнце.
— Мне жаль, — прошептал Менедем, и Соклей склонил голову. Да, на некоторые вопросы нет ответа.
— Благодарю вас, о благороднейшие, за то, что известили меня, — с вымученным достоинством сказал Аристайон. — Не выпьете ли вы со мной?
— Конечно, — согласился Менедем, больше всего желавший поскорее убраться отсюда. Соклей вновь молча склонил голову. Он хотел исчезнуть ещё сильнее, чем Менедем, если такое вообще возможно. Но им следовало исполнить долг.
— Подождите немного, — попросил Аристайон и скрылся в жилой части дома. Через мгновение он вернулся с подносом, на котором стояло вино, чаша для смешивания, вода и ещё три чаши. Наверное, он сделал их сам, уж очень они напоминали горшки, которые он продавал. Смешав вино, он налил Менедему и Соклею, затем совершил либатий богам. Братья последовали его примеру.
— За Аристида, — сказал он.
— За Аристида, — отозвался Менедем.
— За Аристида, — повторил Соклей. — Если бы он не заметил разбойников, мы все могли бы погибнуть в Иудее, и много раз до этого, в море. Он был очень полезен на корабле, и мне будет его не хватать. Всем будет его не хватать.
— Благодарю тебя, благороднейший, за добрые слова. — Аристайон поднял чашу и выпил. Менедем и Соклей тоже выпили в память о своем товарище. Вино оказалось лучше, чем ожидал Менедем. Как и горшки Аристайона, оно было наилучшего качества из того, что можно купить за скромную цену.
— Никак не пойму, почему так происходит, — сказал Соклей. — Почему хорошие люди умирают молодыми, а дурные живут и живут. — Менедем понял, что тот думает сейчас о Телефе. Соклей сделал ещё глоток и продолжил: — Мудрецы много размышляли об этом.
— Такова воля богов, — сказал Аристайон. — У стен Трои Ахилл тоже прожил недолго, но люди до сих пор слагают о нем песни. — Он прочел первые строки "Илиады": — Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…