Когда солдаты скрылись за углом, Соклей заметил:
— Как мудро с твоей стороны, о наилучший, не говорить об их женщинах, когда они могли тебя услышать.
Брат бросил на него укоризненный взгляд, но промолчал.
Улица, которая по расчетам Соклея должна была вывести их на агору, неожиданно уперлась в глухую стену. Братья вернулись на ближайший перекресток и вручили первому встречному, говорившему по-гречески, обол в обмен на правильное направление. Оказалось, что ликиец знал не так много греческих слов, поэтому Соклей заставил его повторить указания несколько раз, прежде чем дал уйти.
И даже после этого он не ощущал уверенности, пока не вышел на рыночную площадь. Судя по довольному бормотанию Менедема, тот тоже был удивлен:
— Я понял лишь одно слово из трех у того варвара.
— Значит, я справился лучше тебя, — Соклей изо всех сил старался не выдать облегчения, — ведь я понял одно из двух. Что ж, давай поглядим, с толком ли мы потратили тот обол.
Монетка была мелкая, но он терпеть не мог зря тратить деньги.
— Вон там продают окорока, — указал Менедем. — Пойдем, спросим, сколько за них хотят.
— Почему бы и нет?
Братья принялись проталкиваться сквозь толпу. Соклей слышал и греческий, и ликийский, порой от одного и того же человека в одном предложении. Какой-то торговец сунул им под нос облезлых певчих птиц, убеждая немедленно купить.
— Нет, благодарю, — отказался Соклей, — я не сумею их приготовить.
Лоточник выпалил что-то неразборчивое на ликийском. Соклей мотнул головой и пошел дальше.
С человеком, продававшим окорока, торговался один из солдат Птолемея.
— Пошли, — тихонько сказал Менедем, — посмотрим пока что-нибудь другое.
— Ты прав, — согласился Соклей. Если они тоже начнут торговаться вместе с солдатом, бородатый ликиец сможет использовать их друг против друга и взвинтить цену.
— Ну-ка. — Менедем взял шапку в ликийском стиле и напялил на голову. — Как я выгляжу?
— Как идиот. — ответил ему Соклей.
Его брат поклонился.
— Большое спасибо, мой дорогой. Ликийцы, одевающие нашу одежду, не выглядят по-идиотски.
— Это потому, что мы не носим такие смешные штуковины, — ответил Соклей.
— И надеюсь, что не начнём, — Менедем положил шляпу обратно, — к тому же эти плащи из козлиных шкур выглядят так, как будто у их хозяев чесотка.
— И она у них точно есть. — Но затем, вместо того чтобы и дальше глумиться над ликийцами, Соклей сдержался, почувствовав себя глупо. — Это всего лишь сила привычки, наши вещи кажутся нам нормальными, а чужие немного странными. Обычай — царь всего.
— Звучит как поэзия, — отметил Менедем, — кто сказал это первым?
— Что, не веришь, что я мог бы такое придумать? — спросил Соклей. Его брат резко помотал головой. Соклей рассмеялся. — Ну ладно, ты прав, это из Пиндара, процитировано Геродотом в его "Истории".
— Я мог бы догадаться, что ты нашел эти слова в истории, и уж точно знал, что они слишком хороши, чтобы ты мог придумать их сам. — Менедем огляделся: — Хочешь здесь ещё что-нибудь?
— Женщину, покупавшую сушеные фиги, но полагаю, что она не продаётся. — ответил Соклей.
Менедем фыркнул.
— Это фраза, которую должен был произнести я, а ты бы закатил глаза и взглянул на меня так, будто я комический актёр, только что обгадившийся на сцене. Единственный мой вопрос в том, как ты понял, что она не продаётся, если ты даже не пробовал это спросить?
— Да мне, в общем-то, всё равно, — ответил Соклей, — в отличие от некоторых, не будем их называть, я знаю, что в мире есть ещё кое-что кроме женщин.
— О, я тоже знаю, — ответил Менедем, — но ничто из этого и в половину не приносит столько удовольствия. Ну, я думаю, что мальчики, наверное, доставляют вполовину удовольствия. Могли бы почти столько, сколько женщины, если бы сами получали удовольствие так, как женщины.
— Не буду спорить с тобой, — сказал Соклей. — Большинству мужчин наплевать, получают мальчики удовольствие или нет.
— Это тот же тип мужчин, которым все равно, получает удовольствие их женщина или нет. — Менедем презрительно скривил губы. — И когда такой мужчина возляжет с женщиной, она не получит удовлетворения. Не понятно, зачем они вообще суетятся.