— Солдат ушел, — сказал Соклей. — пойдём узнаем, сколько ликиец хочет за свои окорока.
Цена купца за окорок не показалось завышенной. Менедем спросил его:
— Сколько их у тебя?
— Двадцать восемь. Нет, двадцать семь. Я только что продал один.
Тихим голосом Менедем спросил.
— Сколько получится, если увеличить его цену в двадцать раз, мой дорогой?
Соклей застыл, шевеля одними губами. Частично он негодовал, что его используют как живой абак. Другая его часть, гораздо большая, радовалась возможности пустить пыль в глаза. Он сообщил Менедему результат. Менедем предложил цену ликийцу, сообщив:
— Мы дадим тебе вот столько за все.
— За все? — Парень выпучил глаза.
— Да, мы увезём их на восток. Столько и не оболом больше. Да? Нет?
— Все. — произнес ликиец в изумлении. Он не привык делать дела в таком масштабе. Он пытался посчитать цены в уме, желая понять, стоит ли низкая цена за один окорок возможности получить большой кошель серебра сразу за все и больше не думать о том кому и когда их продавать. Вдруг он протянул руку.
— Все!
Менедем пожал её. Соклей произнес.
— Давайте вернёмся на корабль. Посмотрим, насколько мы заблудились.
Такого результата Соклей не ожидал: он дошёл от "Афродиты" до агоры, всегда чувствовал направление и полагал, что восстановит маршрут без особых сложностей. Но он не учел особенность улиц Патары, которые путали след даже с большим энтузиазмом, чем греческие города, построенные до того, как Гипподам популяризовал идею поквартальной планировки.
Наконец они наткнулись на резную каменную колонну, расписанную на ликийском языке, установленную перед гончарным магазином.
— Дай гончару обол, — сказал Менедем, — и он расскажет, как нам выбраться из этого лабиринта.
— Подожди, — ответил Соклей. Он нашел на колонне слово, которое смог понять. — Похоже её воздвиг здесь Митридат.
— Кто это такой? — спросил Менедем.
— Он был здесь сатрапом во времена, когда родился наш дедушка, — ответил Соклей. — Это один из первых людей, который начал чеканить монеты со своим портретом.
— В наше время так все делают, — ответил Менедем, — все македонские генералы, например.
— Не совсем все, — возразил Соклей, как всегда дотошный, — на монетах Антигона все ещё изображение головы Александра.
— Хорошо, — возмутился Менедем, — одноглазый старик чеканит чей-то портрет на своих деньгах, но это всё равно портрет.
— Интересно, как много портретов на монетах и статуй на самом деле похожи на Александра. — Соклей всегда оставался любопытным. — Он уже пятнадцать лет как умер. Это не портреты с него, это копии с копий с копий.
— Мог бы спросить у Птолемея в прошлом году на Косе. Да мог бы спросить у любого ветерана-македонца или эллина, ходившего с ними на восток.
— Ты прав, мог. Благодарю тебя, о наилучший. В следующий раз я так и сделаю, — Соклей просиял: — Как приятно натолкнуться на вопрос, у которого есть ответ.
— Да, но это будет один ответ или несколько?
— Что ты имеешь ввиду?
— Если ты спросишь одного ветерана, он ответит тебе. Но если ты спросишь у десятерых ветеранов, ответят ли они так же? Или кто-то из них скажет, что портрет на монетах похож на Александра, а кто-то, что нет.
— Не знаю, — Соклей подергал себя за бороду, — хотя интересно было бы проверить.
Пройдя гончарную лавку, они завернули за угол и наконец увидели впереди голубую воду.
— Вот она, проклятая богами гавань! — сказал Менедем. Раскинув руки, он закричал:
— Таласса! Таласса! — и разразился смехом.
Соклей тоже рассмеялся.
— Тебе не пришлось маршировать через всю Азию, чтобы найти море, в отличие от войска Ксенофонта.
— Нет, но я прошел через всю Патару, а местами и по два-три раза, и, по-моему, это даже дальше, — возразил Менедем. — И скажу тебе вот что: когда я вернусь с людьми забрать окорока и заплатить ликийцу, я буду рад снова оказаться в море не меньше того войска Ксенофонта. Ты хоть раз видел город, где труднее ориентироваться?
— Давно не видел, — сказал Соклей, — я верю, что остальные ликийские городки будут получше.
— Сложно, найти что-то хуже этого. — ответил Менедем.
— Суши весла! — скомандовал Диоклей, и гребцы "Афродиты" подняли их из воды. Келевст продолжил, — втяните их внутрь, парни, мы неплохо идём по ветру.
Гребцы втянули весла и уложили их. Как и сказал келевст, порывистый северный ветер наполнял паруса торговой галеры. "Афродита" устремилась на юг, прыгая по волнам ловко, как дельфин.