Глубоко вздохнув, я жду, пока старушка покинет кабинку, и я смогу занять ее место. Я снова погружаюсь в тишину, уединение и всепоглощающее чувство чего-то иного. Мое сердце колотится в груди, и я нервничаю, но не знаю почему.
Я перекрестилась.
- Простите меня, Отец, ибо я согрешила, - шепчу я. - Прошло два дня с моей последней исповеди.
- Я выслушаю твое признание.
Этот глубокий мелодичный голос обволакивает меня изнутри, как успокаивающий бальзам, и я выдыхаю с облегчением, даже не подозревая, что задерживала дыхание. Я почти забыла, почему пришла, словно моей целью было услышать его голос.
- Я приходила сюда прошлой ночью, и... Вы помогли мне, - выдыхаю я. - Вы, вероятно, не помните меня, - заикаюсь я.
- Я помню тебя, Делайла, - мое сердце тяжело ударяется о ребра, и я не произношу ни слова, пока молчание не начинает угнетать меня.
- Я приходила сюда вчера исповедоваться, но Вас не было, так что... - я замолкаю от смущения. - Я ушла.
- Я рад, что смог помочь. - Мне не нравится то, что я не вижу его и не могу оценить его реакцию.
- Да, это так.
Минута молчания, а затем раздается его тихий смех.
- Ты собираешься исповедоваться?
- Я могу исповедоваться в одном грехе дважды?
- Если ты не чувствуешь, что действительно раскаялись или прощена, тогда, да, ты можешь исповедоваться столько раз, сколько пожелаешь.
- Хорошо. Я сделала нечто ужасное и не могу простить себя.
- Бог все прощает, Делайла.
Я киваю сама себе, и слезы наворачиваются на глаза.
- Даже тех, кто не верит в него?
- Он верит в тебя. - И в этих словах, я слышу, что он верит в меня - таинственный священник с обезоруживающей улыбкой и странным успокаивающим воздействием на меня. По какой-то причине его вера обладает огромной ценностью.
- Спасибо, Отец.
Я встаю и открываю занавеску, прежде чем уйти из церкви. Я хочу развернуться и вернуться. Мне хочется, чтобы священник заверил меня, что все будет хорошо, потому что прямо сейчас он кажется единственным человеком, который способен заставить меня почувствовать, что все именно так и будет. Можете называть это защитным механизмом, излечением, лейкопластырем, но это единственное, что есть у меня. И я знаю, что действительно теряю это, потому что я обращаюсь к человеку, незнакомцу, пусть и представителю духовенства.
Глава 7
Джудас
- Простите меня, Отец, ибо я согрешила. С последней моей исповеди прошло два дня.
Я улыбаюсь, мгновенно узнавая ее голос, мягкий и с хорошо поставленной речью, несомненно женский.
- Я выслушаю твое признание, - повторяю слова, которые я произнес сотни, а может быть, и тысячи раз. Эти мирские слова подразумевают служение Господу, но они кажутся ей неправильными. Лишенными смысла. Я подаюсь вперед, слегка наклоняя голову к перегородке, потому что не хочу упустить ни слова.
- Я сделала нечто ужасное и не могу простить себя.
Пять дней. Она приходит сюда как по расписанию. Я даже не должен был быть здесь сегодня, но я пришел. Ради этого. Ради нее. Потому что за столь короткое время она стала своего рода одержимостью. В прошлый раз, когда она приходила, исповедь проводил Отец Дениелс, но она не открылась ему. Только мне. И это не дает мне покоя. Прошло пять дней, и она всегда говорит одно и то же. "Я сделала нечто ужасное, и не могу простить себя". И каждый день я даю ей один и тот же чертов совет - я в ожидании. Терпеливо жду момента, когда она поведает мне свои темные тайны.
До тех пор мы претворяемся, исправно играя свои роли. Возможно, это то, в чем она нуждается прямо сейчас - быть потерянным ягненком, ищущим своего пастыря. Что бы ни терзало ее день за днем, она никогда не признается в этом, но пытается. Однажды она сделает это. И я жду этого момента.
Каждый раз, когда она приходит, я на грани, отчаянно пытаюсь услышать, как правда слетает с ее губ. Мне хочется знать, что она сделала. Хочется верить, что эта девушка - милая девчонка с печальными глазами - на самом деле испорчена. Так же испорчена, как и я? Эти мысли не должны быть такими волнующими.
Я прижимаюсь спиной к деревянной стене, заставляя себя оставаться на месте и не наклоняться вперед, чтобы мельком увидеть ее лицо.
- Господь прощает тех, кто искренне раскаивается, Делайла, - повторяю я, словно заевшая пластинка. После этого она обычно уходит, но не сегодня.
- Я раскаиваюсь.
Нет, это не так. И именно этот момент настолько интригует в ней.
- Тогда почему ты приходишь сюда каждый день?
- Потому что я не хочу чувствовать это.
- Тогда просто перестань.
- Я не могу.
Я улыбаюсь.
- Зачем, думаешь, люди исповедуются, Делайла?
- Чтобы почувствовать себя лучше?
- Нет, потому что, если я скажу им, что они прощены, это позволяет их совести оставаться чистой.
- А что, если я заслуживаю это чувство вины? - Нет ничего прекраснее того, как какая-то заблудшая душа занимается самобичеванием.
- Если ты будешь продолжать так думать, то будешь и дальше нести на себе бремя этого креста.
- Я не знаю, как избавиться от этой тяжести, - шепчет она.
- Просто отойди от столба для бичевания, Делайла.
После короткой паузы ее рука прижимается к перегородке, и замысловатая решетка впивается в молочную кожу ее ладони. Меня накрывает желание прикоснуться к ней, нашептывая на ухо о том, насколько прекрасна эта маленькая грешница, наполненная печалью.
- Спасибо, Отец, - ее рука соскальзывает, и она покидает кабинку.
***
- Я ухожу. – Мой взгляд отрывается от бумаг на столе. Отец Дениэлс задерживается в дверях, на его лице дружелюбная улыбка. Подозреваю, что он слишком налегает на вино. Его седые волосы коротко стрижены, а воротничок впивается в пухлую шею. - Ты справишься с этим? - кивает он в сторону бумаг.
Я выдаю, как мне кажется, дружескую улыбку.
- Все в порядке. Спокойной ночи.
- Спокойной. - Он уходит, и я снова возвращаюсь к документам, на первый взгляд они кажутся рабочими, но на самом деле они мои личные.
В этот раз я изучаю финансирование школы в Пуэрто Рико, которое, конечно, никогда не состоится. Отмывать деньги через церковь - это все равно что отнять конфетку у ребенка. С одной стороны, анонимные пожертвования, а с другой - благотворительный проект, на самом деле перечисляются на оффшорный счет компании.
Звонит мой телефон, пронзительный звук эхом разносится по кабинету.
- Да?
- Джудас, это Рено. - Рено является главарем одной из уличных группировок в северной части Лондона. Он сбывает большую часть товара через меня - главное звено в цепочке.
- Рено. Как дела? - я понижаю голос, так, на всякий случай.
- Слушай, я буду откровенен с тобой, Итальянцы предложили мне сделку, - говорит он с грубым лондонским акцентом. Чертова семейка Моретти достает меня каждый день.
Я зажимаю переносицу, сдерживая стон.
- Сколько?
- На десять процентов меньше.
- Я предложу столько же, но только если ты и дальше будешь молчать.
- Хорошо, - он вешает трубку, и я ударяю кулаком по столу. Дерьмо!