Я задерживаюсь в дверном проеме, который отделяет церковь от кабинета в задней части здания. Она сидит на первой скамье. Ее ладони лежат на бедрах, а голова опущена. Она выглядит так, словно на ее плечах громоздится вся тяжесть мира и медленно раздавливает ее под собой. Хорошо. Я хочу видеть ее сломленной и падшей. Мне хочется, чтобы она приползла ко мне на коленях, моля о спасении, которое могу дать только я.
Прошло пять дней с тех пор, как я в последний раз разговаривал с ней. С тех пор как я видел ее. Но я знал, она вернется. Ее демоны требуют этого от нее. Я вижу их, танцующих в ее глазах, но они успокаиваются, когда я рядом, потому что они узнают своего хозяина.
Войдя в церковь, я подхожу к ней, но она не поднимает своих глаз, даже когда я сажусь рядом с ней. Интересно, она знает о неизбежности своей судьбы, или она все еще верит, что сможет с этим бороться? Я знаю, что должен бороться с этим неразумным искушением, которое испытываю к ней, но некоторые события предопределены заранее. Я не верю, что кто-либо, кроме самого Господа, может направить ее ко мне – настолько она идеальное существо.
Я произношу слова, которые сжигали меня последние шесть дней:
- Ты не приходила на исповедь. - Ни разу на этой неделе.
Тяжело вздохнув, она поднимает голову и смотрит на Богородицу.
- Это не помогает, - тихо говорит она, ее голос разносится в пустом храме.
- Тогда зачем ты пришла?
Она поворачивается ко мне лицом, и я почти вижу трещины, прорезающие ее хрупкое нутро и свидетельствующие о том, насколько она сломлена.
- Потому что ты помогаешь, - выдыхает она.
- Бог не просто так посылает людей на вашем пути, - я хочу, чтобы она поверила в это.
Она закрывает глаза.
- Только сегодня, не будь священником. Пожалуйста. Я пришла увидеть друга.
- О!
Ее глаза вспыхивают.
- Я надеялась, он захочет повторить нашу встречу за суши.
В глубине ее взгляда таится горе, словно оно отпечаталось в ее душе, и оно... взывает ко мне, как пламя приманивает мотылька. Ах, милая, испорченная Делайла. Она думает, что я спасу ее, но откуда ей знать, что она ищет спасения у дьявола.
- Я планировал пойти домой. Так что идем, - я предлагаю ей свою руку. Как и всегда, когда она вкладывает свою ладонь в мою, возникает ощущение тепла, словно я вернулся домой после долгого отсутствия.
Когда мы покидаем церковь и идем по улице, она держится за мою руку, словно идет по льду, и я единственный, кто может ее удержать. Я хмуро смотрю на нее, когда ветер ловит прядь волос и отбрасывает непокорный локон на ее лицо. Что в ней такого? Почему я испытываю эту трепетную жалость? Почему мне хочется одновременно уничтожить ее и спасти?
- Ты скажешь мне, что с тобой? - спрашиваю я. Меня это не должно волновать. Боже, но меня волнует. Я хочу, чтобы все грехи сорвались с ее губ, как капли дождя во время шторма.
Ее шаг становится неуверенным, а затем она останавливается, и мы оказываемся посреди улицы, а люди обходят нас.
- Ты так долго убегал от своих демонов, что просто не видишь другого выхода?
- Нет. - Я не убегаю от своих демонов. Я принимаю их.
- Конечно, нет. У тебя нет демонов. Ты же священник, - она опускает лицо от стыда, ее плечи поникли. Протянув руку, я касаюсь пальцами ее подбородка, заставляя посмотреть на меня.
- У нас у всех есть демоны. – Ах, да, они танцуют в этих милых печальных глазах. Просто позволь им поразвлечься, ягненок.
- Почему-то мне кажется, ты не веришь в это. - Мы стоим в тишине, люди проходят мимо нас, и все же, кажется, будто сейчас мы остались вдвоем в этом мире.
- Пошли. Здесь холодно, - я хотел взять ее за запястье, но вместо этого поймал ее ладонь. Ее пальцы переплетаются с моими, и она не отпускает мою руку. Она словно цепляется за драгоценную жизнь. И я позволяю ей.
Мы идем в мою квартиру на Темзе. Оказавшись внутри, я закрываю дверь и помогаю ей снять пальто. Она наклоняется, расстегивая свои сапоги до колен, и от этого невинного движения материал ее черного платья с длинными рукавами задирается вверх, скользя по молочным бедрам. Я стою и не могу отвести взгляда от того места, где заканчивается материя и начинается ее кожа. Блять. Мои кулаки сжимаются, и я удерживаю себя от того, чтобы не протянуть руку и не коснуться ее. Вместо этого я заставляю себя пройти мимо нее по коридору на кухню. Вытаскивая продукты из холодильника, я кладу их на стол и ставлю кастрюлю на плиту. Я чувствую, как ее взгляд прижигает дыру в моей спине, но мне требуется минута, чтобы взять себя в руки. Мне хочется стать слабостью для Делайлы, и это желание не может реализоваться без издержек, ибо она уже наверняка становится моей.
Когда я снова устремляю на нее свой взгляд, легче не становится. Она уже сняла с себя сапоги, демонстрируя шерстяные гольфы до колен. Они должны смотреться нелепо или, по крайней мере, заставлять ее выглядеть по-детски. Но ничего из этого не подходит под описание того, как она смотрится в них.
- Хочешь выпить? - спрашиваю я, поднимая взгляд к ее лицу.
Она нервно заправляет волосы за ухо.
- У тебя есть вино?
Я киваю и подхожу к холодильнику, достаю бутылку белого вина. Я не слышу ее приближения, заметив в последний момент, как ее рука скользит под моей, когда я заканчиваю разливать вино. Ее грудь на мгновение прижимается к моей спине, прежде чем она берет бокал и отходит. Я наблюдаю за ее отступлением с легкой улыбкой, когда она подносит бокал к губам. Осторожно, ягненочек. Тебя могут укусить.
К тому времени, когда стейки были готовы и поданы в столовой, я был крайне возбужденным, раздраженным и задавался вопросом: какого хрена я вообще пытаюсь держать себя под контролем? Нахрен ужин. Мне следует повалить ее на столешницу и погрузиться в ее податливое тело. Она хочет этого. Все ее потаенные желания написаны на ее невинном личике. Единственное, что останавливает меня, это я сам. И почему? Потому что я не хочу разрушать иллюзию. Мне нужно, чтобы она поверила в ложь. Доверилась мне, открылась. Она должна покаяться мне.
Я наблюдаю, как она отрезает кусочек от стейка и кладет его в рот, позволяя вилке скользить по ее губам.
- Я не был уверен, что ты вернешься, - говорю я. - Я думал, ты испугалась.
- Я была растеряна, - ее вилка опускается на тарелку, и я не уверен, собирается ли она встать и уйти. Вместо этого она проводит обеими руками по волосам, ее глаза закрываются. Долгий выдох срывается с ее губ.
- Джудас, ты был мне хорошим другом. А сейчас я действительно нуждаюсь в друге, - эти серые ирисы сталкиваются с моими глазами. - И мне так жаль, если я вела себя неподобающе в воскресенье. Я обещаю, этого больше не повторится. - Друг? Мои глаза опускаются к ее губам, скользят по груди и вниз к тонкой талии. В этом не было и намека на дружескую поддержку.
- Ты не вела себя неподобающе, - говорю я, пытаясь не вспоминать Делайлу, слизывающую мороженое со своего пальца. - И поэтому ты не приходила на исповедь? - Она кивает. Боже, она такая невинная, настолько идеально чиста в своей скрытой порочности.