Нора снова провела пальцами по его волосам, успокаивая его своими прикосновениями, как могла. В такие моменты она чувствовала себя крайне неполноценной. У нее могли быть волшебные пальцы, но у нее не было волшебных слов.
- Я уверена, ему просто нужно время для себя. Он вернется.
- Если только его не собьет грузовик и он не умрет прямо сейчас в канаве.
- Кингсли. Теперь ты просто жалок.
- Что если он присоединился к Ангелам Ада? - Спросил Кингсли. - Они не хорошие люди.
- Наш претенциозный священник-пацифист не присоединился к Ангелам Ада, — сказала Нора. - Он ездит на Дукати, а не на Харлее.
- Они могли вынудить продать его. Он может вернуться домой, покрытый татуировками и умирающим от гепатита.
- Все. Я ухожу. - Нора пыталась отстраниться. Кингсли схватил ее за руку и остановил.
- Не уходи, - сказал Кингсли. - Сделай еще раз штуку.
Он наклонился вперед и снова уперся лбом в ее живот. Нора сделала штуку.
Когда Кингсли наконец успокоился, Нора пошла к Джульетте и рассказала ей о кошмарах Кингсли. Джульетта вежливо отклонила предложение Норы переночевать с ней — если она не сможет спать с Кингсли, она будет спать одна, — но любезно согласилась спать с радионяней в комнате, чтобы Кингсли мог слышать ее прямо по соседству. Кингсли согласился на компромисс. Нора поцеловала их обоих на прощание и направилась к выходу. Он остановил ее у входной двери.
- Он не причинит себе вреда, нет? - спросил Кингсли. Она была рада, что он опустил голову, когда задавал этот вопрос, чтобы не увидеть выражение ужаса, промелькнувшее на лице Норы.
- Нет, - ответила она. - Он слишком любит себя.
- Я не шучу, - сказал Кингсли. - Я переживаю за него. Я не привык переживать за него. Он переживает за меня. Так это работает.
- Он все еще священник, - парировала Нора. - Просто отстраненный священник. Когда годичное отстранение закончится, он вернется к иезуитам, и все вернется в нормальное русло. В любом случае, в нашу версию "нормального".
- Ты хочешь, чтобы все вернулось? Я - нет, - ответил он.
- Не важно чего я хочу. Если он захочет вренуться, он вернется.
- Чего ты хочешь?
- Хочу, чтобы он вернулся домой.
Он кивнул.
- Moi, aussi.
- Спокойной ночи. Кинг. Я иду спать. И ты тоже.
- Пока нет. - Он поднял палец и указал на ее лицо. - Твой детектив.
- Он не мой детектив. Он просто детектив. И что насчет него? - спросила она.
- Он закончил с нами?
Нора покачала головой.
- Он прийдет к тебе. Хочет узнать как у этого мертвого священника появилась моя визитка.
- Не знаю.
- Тогда так и скажешь ему. Ничего страшного.
Киннсли изогнул бровь. Она опустила ее.
- Спокойной ночи, - снова сказала она.
Она начала уходить. Кингсли окликнул и Нора вернулась.
- Если услышишь что-то от него, - тихо сказал Кингсли. – скажи, что я купил ему подарок. Ему нужно приехать домой, чтобы я вручил его.
- Ты купил Сорену подарок? - повторила она.
- Небольшой, - ответил Кингсли. - Мелочь.
- Мелочь?
- Просто безделушка.
Нора изогнула бровь. А теперь Кингсли опустил ее.
- Просто скажи ему, - сказал Кингсли.
- Скажу.
- И запомни, - продолжил Кингсли, - никаких чужаков в доме. Варвары остаются за воротами. Поэтому у меня есть чертовы ворота. - Он указал на железный забор, окружающий дом.
- Кинг, ты кое-что забываешь. - Она похлопала его по щеке. - Это мы варвары.
Глава 7
Нора свистнула Гморку, который следовал за ней из дома, прилежно избежал вытянутой руки Кинсли на пути к задней двери. Бедный Кинг. Он обожал собак, но Гморк не питал к нему теплых чувств или к Сорену, или к любому другому мужчине.
Нора покинула дом Кингсли и пошла домой.
Но она пошла не домой. Она направилась в церковь.
Сорену дали ключ от церкви Святой Марии, расположенной в нескольких кварталах от ее дома, поскольку он время от времени служил там мессу, когда один из их обычных священников болел или уезжал из города. Она взяла с собой в церковь Святой Марии ключ Сорена, отперла боковую дверь и проскользнула в затемненное святилище.
Сегодня вечером город быстро остыл после наступления темноты. Когда прибыла в церковь Святой Марии около одиннадцати, она почувствовала в воздухе тонкий запах осени. Это было все, чего не хватало Норе, жившей в Новой Англии, — осень и ничего больше. Не пробок. Не платных дорог. Не бешеного темпа жизни.
Только осень, которая пришла в Новый Орлеан, но медленно и поздно, в конце сезона. Зимы тоже не было, если не считать Сорена, который нес с собой зиму, куда бы он ни шел. Зима в аромате его кожи, как иней на спящих ветвях деревьев и мороз свежевыпавшего снега под звездным небом. Зима в его глазах, когда он пристально смотрел взглядом, который мог бы понизить температуру в любой комнате, если бы вы оказались не по ту сторону этого ледяного серого взгляда. Зима в его прикосновениях… когда она горела ради него, только его прикосновение могло охладить огонь. Но только после того, как раздули пламя.
Боже, она скучала по нему.
Нора села на третью скамью спереди. Гморк свернулся калачиком на полу у ее ног. Арочные окна отбрасывали длинные тени в темноту часовни. Из сумочки она достала бархатный мешочек, в котором лежал набор потускневших серебряных четок, принадлежавших ее покойной матери.
Она не молилась по четкам. Нора даже не могла вспомнить, когда в последний раз молилась по четкам. Но Сорен часто молился, его пальцы перебирали четки, как шестерни, вращающиеся на велосипеде.
Однажды Нора спросила Сорена: «Для тебя они что-нибудь значат? Четки? Или ты делаешь это просто потому, что ты священник, и они ожидают, что ты это будешь делать?"
Его ответ удивил ее.
- Во всем мире тысячи католиков прямо сейчас молятся по четкам. Мне нравится думать о них, о том, что мы все вместе обращаемся к Богу. Если бы достаточное количество людей во всем мире пели одну и ту же песню одновременно, весь мир мог бы ее услышать. Мне нравится петь в Божьем хоре.
- Ты хороший священник, - сказала она и поцеловала его. Но он больше не был священником.
Нет. Неправда. Сорен все еще был священником. В конце концов, это было таинство, священство. «Однажды священник — навсегда священник», — как говорят. Даже если священник оставит священство, даже вообще уйдет из Церкви, он все равно будет носить на своей душе клеймо с надписью «СВЯЩЕННИК», витиеватыми заглавными буквами.
Кем он больше не был — технически — так это иезуитом. Шесть недель назад, после самого последнего дня летних курсов, которые он преподавал в Лойоле, он отправился к своему начальству-иезуиту с фотографией. Он показал им фотографию трехлетнего блондина в пиджаке и коротких штанах. «Это Фионн», — сказал он. "Это мой сын."
Наступившая тишина, как сказал ей Сорен, заглушила шум всего города.
Но благодаря острой нехватке священников в Церкви он был избавлен от худшего сценария — его не секуляризировали и не отлучали от церкви. Наказание по-прежнему было суровым: за преступление, связанное с зачатием ребенка от замужней женщины, он должен был быть отстранен от ордена иезуитов на срок не менее одного года.