Прижав ее ладонь к нему, он расстегнул штаны, и она взяла его в руки, почти застонав от чистого удовольствия от его кожи на ее коже. Он толкнулся бедрами в ее хватку, и она гладила его от основания до головки, от головки до основания, обратно снова и снова. С разницей в месяц, когда он душил ее ремнем… это было чудо, что он еще не был внутри нее, чудо, что она об этом тоже не просила.
Его руки легли ей на плечи, и он заставил ее опуститься на ковер. Она стояла на коленях, зажатая между ним и кроватью. Когда он прикоснулся головкой своего члена к ее губам, она широко открыла рот, чтобы принять его в свое горло. В небольшом пространстве между его бедрами и кроватью она едва могла повернуть голову хотя бы на дюйм. Это не имело значения. Ей не нужно было этого делать. Он запустил руки в ее волосы и держал ее, пока входил и выходил из ее рта.
Нора застонала от удовольствия. Она скучала по этому… его вкусу, его запаху, его чистой силе. Посасывая его, она скользнула руками вверх по его бедрам и животу, где ласкала его под рубашкой. Ласкала, а потом царапала его ногтями, впиваясь, не боясь сделать ему больно. Позволить себе такую вольность было риском, и она обязательно понесет наказание. Но наказание оказалось еще слаще преступления. Он снова схватил ее за запястья и сцепил их за головой. Это был жестокий трах в рот. Он даже поднял колено и положил его на матрас возле ее головы, заключив ее в крошечном пространстве между ним и кроватью.
Сорен был человеком необычных желаний. Ничто не возбуждало его больше, чем причинение боли добровольной жертве. Хронология обычно была линейной: сначала боль, потом возбуждение, а в финале – секс. Но в своих более садистских настроениях ему удавалось объединить все три в одно. Если секс был достаточно грубым, чтобы причинить ей боль, это усиляло его возбуждение. Она могла оказаться в ловушке, пока он всю ночь трахал ее в рот.
Нора услышала, как он резко вздохнул, и хотя это был тихий звук, для нее он было более эротичным, чем громкий стон другого мужчины, и она бы улыбнулась, если бы ее рот не был занят другим делом. Не было ничего лучше триумфа, когда такой человек, как Сорен, терял контроль, хотя бы на время одного вздоха, одного стона.
Он вытащил член так быстро, что она чуть не упала на пол. Она взяла себя в руки и сидела, послушно ожидая, волосы падали ей на лицо. Он встал рядом с ней и снова запустил одну руку в ее волосы, нежно приподняв ее за длинные локоны и прижав щекой к своему бедру.
Это было счастье. Она снова была его, его рабыней, его служанкой и его шлюхой. Губы у нее уже опухли, горло воспалилось, колени болели.
Его хватка на ее волосах усилилась. Он потянул – не сильно, но твердо – и она знала, что он хочет, чтобы она встала. Она снова встала на колени, подобрав пальцы ног и поднявшись прямо с пола — навык, которому она научилась у его колен, когда была моложе, и никогда не забывала.
Когда она поднялась на ноги, он повернул ее к кровати. Кончиками пальцев он подтолкнул ее вперед, пока лицом она не уткнулась в одеяло. Она положила руки на кровать у головы, а он босыми ногами раздвинул ей ноги в стороны.
Щелчок. Она вздрогнула. Он ударил не ремнем. Пока нет, пока он просто использовал его для привлечения внимания.
И у него получилось.
- Тридцать четыре, — сказал он, и это все, что он сказал. Тридцать четыре… именно столько ночей его не было. А так же сколько раз он ударит ремнем. Она порола ремнем достаточное количество своих клиентов, чтобы знать, что он свернет его вдвое, чтобы сократить длину и облегчить контроль. И нанеся первый удар прямо в верхнюю часть правого бедра, она поняла, что была права. Когда дело доходило до продолжительной порки, точность была гораздо важнее силы.
Второй удар оказался гораздо сильнее первого, и она прижалась ртом к кровати, чтобы заглушить крики боли. Они находились посреди шумного района, в отеле, в номерах вокруг и под ними находились десятки гостей. Крики не поощрялись… но не запрещались. Это был Французский квартал. Это здесь было нормой.
Удары нарастали и нарастали по ее заднице и бедрам. Она дышала сильнее, стонала тише. На двадцатом она потеряла счет. Удар уже почти не ощущался, только огонь, только горение. Кожа на плоти создает трение. Трение создает тепло. Когда она пришла, в комнате было холодно. Теперь казалось, что тут сто градусов.
Нора вздрогнула, когда что-то приземлилось рядом с ней на кровать. Она ждала, но ничего не произошло. Закончилась. Порка заокнчилась, ремень брошен. Когда ее глаза были спрятаны за повязкой, ее слух обострялся. Она услышала звуки, которые хотела услышать — шелест ткани, когда Сорен снимал одежду. Когда он вернулся к ней, она почувствовала его обнаженные бедра на своих. Он коснулся рубцов, которые оставил на ее теле, слегка ощупал их пальцами, провел по припухшим краям, ощутив их тепло на ладони. Восхищаясь своей работой, конечно.
Нора обмякла, пока Сорен тянул и поворачивал ее туда и сюда, пока она не легла на кровать спиной, прижавшись бедрами к краю матраса. Он широко раздвинул ее бедра, переместился между ними и вошел в нее пальцами. Он погладил верх, потер переднюю стенку, где она была такой мокрой, нежной и изнывающей. Он смачивал пальцы внутри нее и втирал влагу по ее пульсирующему клитору. Плечи Норы почти оторвались от кровати, когда он коснулся каждой части ее тела, к которой нужно было прикоснуться.
Она услышала его низкий насмешливый хмык и поборола желание «случайно» пнуть его. Это его вина, что она была в таком отчаянии. Целый месяц? Мужчина пытался ее убить? Он прижал головку члена ко входу в ее тело и вошел медленно, глубоко и сильно, и она застонала от облегчения.
Нора выгнулась, когда он наполнил ее, растягивая и раскрывая. Месяц без него внутри нее, и он стал достаточно большим, чтобы причинить ей боль, но это не причиняло ей боли, потому что она так сильно его хотела. Она была мокрой и готовой к нему с той самой секунды, как он засунул член ей в горло, и теперь она стала еще мокрее, когда он навис над ней. Он взял ее запястья в свои руки и крепко прижал их к кровати. Было больно, и она застонала от удовольствия и от боли.
Сорен так и не поцеловал ее в губы. Она бы умоляла об этом, если бы ей разрешили говорить. Он не дал ей разрешения, поэтому она молча страдала, пока он в нее вколачивался. Абсолютная пытка, что она не могла сказать ему, как приятно было чувствовать его большой толстый член в ее киске, как сильно она скучала по нему, как она фантазировала об этом моменте, когда они снова будут вместе.
Поскольку она не могла говорить словами, она позволила своему телу рассказать ему все, что ему нужно было знать. Нора подняла бедра, прижимаясь ими к нему, захватывая каждый дюйм его тела, пока не смогла больше выносить. Это было все, что она могла сделать, беспомощно лежа на кровати, удерживая его невероятно сильные руки на ее запястьях. Но она не была совершенно беспомощной…