Может, я раскрою дело, не отходя от автобусной остановки. Поторопил:
— Правда?
— Да эти понаехавшие, привезли в приличную страну свое вуду и языческие ритуалы.
— А.
Подъезжал автобус, она ему помахала, сказала:
— Попомни мои слова, еще узнают, что это сделал черный.
Садясь, добавила:
— Я помолюсь за твою матушку, несчастное создание. Все в опасности даже в собственной постели …
Полицейские на велосипедах. В моем детстве Голуэй больше смахивал на деревню, чем на город. Как минимум по менталитету. Наш район патрулировал один гард, Хэннон, — на велосипеде, причем даже с корзинкой. Покупал себе продукты, потом катался по улицам, задерживался с кем-нибудь поболтать. Сидел на велике, встав одной ногой на землю, с застегнутыми концами штанин, чтобы не попали в цепь. Преступность была почти на нуле — убийство попадало в заголовки по всей стране на многие недели. Сейчас за цифрами не успевают.
У нашего священника тоже был велосипед, он на нем ездил за приходским сбором. Его слово было закон — побольше власти, чем у любого полицейского. Кто бы тогда предсказал, как низко они падут?
Я вышел на набережную Солтхилл, на усиливающийся солнцепек. Европа страдала от невозможно высокой температуры, кое-что перепало и нам. Прошел мимо девушки в шортах и майке. Красная, как рак, — я уже видел облезающую кожу. Хотел было посоветовать прикрыться, но она поймала мой взгляд, возмущенно уставилась. Я промолчал.
Солтхилл была забита людьми, мороженщики гребли деньги лопатой. Минздрав просил об осторожности, уже пошла эпидемия солнечных ударов. Просить ирландцев беречься солнца так же странно, как бекон без капусты. Многие соблюдали ирландскую моду для жары: мешковатые шорты, белые ноги и сандалии. Даже хуже, если это вообще возможно: сандалии — с толстыми шерстяными носками.
Стоя над пляжем, я видел многие акры кожи белой и еще белее, на которую словно никогда не падали лучи солнца. Охватил порыв выпить холодную пинту лагера, да чтобы за краешек стакана цеплялись капли влаги, вдоль стенки плясали пузырьки. Два, три стакана — и в следующие десять минут настало бы нечеловеческое облегчение. Я развернулся и направился в город, промо́кнув от пота насквозь.
Остаток дня провел за бурной деятельностью. Покупал с доставкой стулья, стол, книжный шкаф, электрический чайник, постельные принадлежности. Провел телефон и электричество. Встретил соседа, он спросил:
— Переезжаете?
Глядя на меня так, будто не верил своим глазам.
— Да, — ответил я.
Он сделал глубокий и — да — злой вздох, сказал:
— У нас тихий дом.
И скрылся раньше, чем я ему треснул. А что? Похоже, что я буду вечеринки закатывать? Да пошел он.
К девяти вечера я практически въехал. Телефон работал, я умудрился получить всю мебель и — лучше всего — не выпить ни глотка. Позвонил Коди, договорился встретиться на следующее утро. Я переночевал в «Гранари», держась подальше от окна — этот вид засел в самой моей душе, я бы не выдержал прощального взгляда. В постели в десять, видел сны о священниках на велосипедах, хлещущих лагер.
Проснувшись, собрал немногие пожитки, ступил за порог и, как настоящий мачо, не оглянулся — ни разу.
10
Противоречия, презрение к нашему существу, нелепая смерть, ненависть к нашему существу.
— Джеффа нет.
Я встречался с Коди в новой кофейне в «Джурис». На виду стояло меню авторских коктейлей. Коди пришел в светло-коричневой кожаной куртке и футболке с надписью
Мы зажигаем.
Волосы залиты гелем, а начал он с реплики выше. Не успел я ответить, как он сказал:
— Его не видели пять дней. Хотя он был в их компании, на самом деле он там посторонний.
Хотел спросить, а кто нет, но Коди продолжил:
— Я искал в обществе «Саймон», в больницах, даже в морге, но его — ни следа. Его паб, «У Нестора», выставлен на продажу. Тот, кто там работал, не видел твоего друга много месяцев.
«Твоего друга» — это задело. Кто-кто, а друг из меня вышел не ахти. Коди добавил:
— Его жена, Кэти… в Голуэе…
Он помолчал, подождал моей реакции, а не дождавшись, продолжил:
— Я раздал денег алкашам, оставил свой номер, сказал, дам еще, если будут новости.
Подумал, потом:
— Но бомжи, пьянь, — у них не самая лучшая память.
Меня впечатлила его тщательность, что у него все схвачено.
— Хорошо поработал.
Он самоуверенно улыбнулся:
— Я прирожденный детектив.
Официантка спросила, что будем, и Коди ответил: