— А это не может подождать, не знаю, до завтра? Там сейчас «Топ оф зе Попс», — сказал он.
Я посмотрел на Коди, потом с голосом, полным воодушевления:
— О, а я бы глянул. Как думаешь, Мисси Эллиот будет первой? Этот ее риверданс, которому она научила черных детишек, — здоровский же?
Он растерялся. На его взгляд, я был староват, но чтобы модный? Не успел он сообразить, как я уже заходил:
— Ты дуй за документами, а мы пока присмотрим за теликом.
Он двинулся по коридору, не понимая, как его обошли, но смиряясь. Коди закрыл дверь, посмотрел на меня, произнес одними губами: «Мисси Эллиот?» Я свернул в гостиную. Холостяцкая берлога, откидное кресло, как у Чендлера и Джои в «Друзьях», банках «Бада» на подлокотнике, таблоиды по всему столу, футбольная сборная Ирландии по гэльским играм в рамочке на стене. Полки, забитые кассетами, дисками и автожурналами, — но ни одной книги.
Телевизор был с широким экраном, которые стоят руку да ногу. Я расстегнул сумку, пока Коди трясся позади, достал клюшку, перехватил покрепче. Был уже на замахе, «вших» начал свою песню, когда Сэм вернулся. Экран с грохотом раскололся. У него отпала челюсть. Я сказал:
— Видать, узнаем, кто будет первым, на следующей неделе.
Затем развернулся и вторым ударом выбил из-под него ноги. Коди вскинул руку. Я не обратил внимания. Сэм на полу, застонав, выдавил:
— И это из-за лицензии на телик?
Я чуть не рассмеялся. Вместо этого двинул ему в лицо ботинком, сломал нос, дал прочувствовать. Затем поднял его, пихнул в кресло. Ему в рот заливалась кровь. Я гаркнул Коди:
— Тащи тряпку, твою мать.
Он двинулся на кухню. Я присел, сказал:
— Ты уже догадался, что я человек нервный, поэтому, когда задам вопрос, имей это в виду.
Я достал из сумки канистру, облил его бензином, потом взял одноразовую зажигалку. У него округлились глаза.
— Соврешь хоть раз — поджаришься, понял? — сказал я. Он кивнул.
— Почему терроризируешь полицейскую Ридж? — спросил я.
Щелкнул для пробы зажигалкой, выскочил яркий огонек. Весь дрожа, он сказал:
— Она арестовала меня за то, что ссал на улице. В суде сказали, будто это обнажение в публичном месте. Влепили штраф в пятьсот евро и клеймо «сексуального преступника».
Я уставился на него, сказал:
— Еще раз к ней подойдешь, я тебя убью… веришь?
Он кивнул. Я дал ему пощечину, еще разок, пожестче, добавил:
— Вслух.
— Клянусь, господи, в жизни к ней не подойду.
Я выпрямился, убрал клюшку и канистру в сумку, похлопал по его лысине, сказал:
— Обзаведись уже лицензией.
Развернувшись, чуть не столкнулся с Коди, который держал пачку салфеток.
— Они ему не понадобятся, мы закончили, — сказал я.
Коди глянул на развалину в кресле, потом последовал за мной.
Я тихо закрыл входную дверь и быстро двинулся по улице, забыв о хромоте. Коди, догоняя, спросил:
— Ты его убил?
17
Нет учения, более сообразного человеку, чем это, которое открывает его двойную способность — принимать благодать и утрачивать ее.
Члены АА меня бы поняли, ничего непостижимого тут нет. Без алкоголя и без программы. Я занимался, как они это называют, «протрезвлением на одной наглости». По сути, трезвый алкаш.
Как я запомнил всю эту хрень?
А как можно не запомнить?
Рядом с моим новым домом, на углу, где Эйр-сквер сталкивается с Мерчантс-роуд, — новый алкогольный. Я велел Коди возвращаться домой — скоро поговорим. Сам зашел прямо в магазин. Приезжий спорил с менеджером, заявлял, что дал пятьдесят евро, а не десять. Я уставился на верхнюю полку, где мне пели этикетки. Похоже, окончание спору за стойкой не угрожало, поэтому я сказал приезжему:
— Вы проходите?
Он развернулся, готовый бить, глянул мне в лицо, предпочел бежать.
Менеджер проводил его взглядом, пробормотал:
— Сволочь.
Потом мне:
— Спасибо, что выручили.
Молодой, лет двадцать, а уже пронизан цинизмом. Я кивнул, сказал:
— Дайте-ка бутылку «Эрли Таймс» и дюжину банок «Гиннесса».
За бурбоном ему пришлось тянуться, достал, посмотрел на этикетку, сказал:
— Никогда не пробовал.
Сейчас, что ли, начнет?
Когда я не ответил, он продолжил:
— Так, и дюжину «Гиннессов».
Упаковал в целлофановый пакет, сказал: