— Садись.
Я сел.
Мы побуравили друг друга взглядами, как полагается мачо. Не сказать, что в мои времена в полиции мы были большими друзьями. Я вылетел, его повысили. В голове заиграла перевернутая версия гимна «О, благодать». «Был жив и чудом стал мертв».
О да.
— Нога так и хромает, нормально не встает, — сказал он.
Я улыбнулся, подумал: «Игра началась».
Ответил:
— У меня это хотя бы видно.
Появился официант, спросил, нужно ли суперу подлить кофе, потом посмотрел на меня. Кленси сказал:
— Он не член клуба.
Это их обоих весьма повеселило. Я подождал, и он достал из кармана визитку, метнул на стол. Я увидел:
Тейлор и Коди
Расследования
По поводу разводов не обращаться.
— Это прикол? — спросил он.
— Для Коди — нет.
— Открываешь бизнес — лучше обзаведись лицензией.
— Так точно.
Он взял кофейник, налил себе чашку, добавил сливок, сахар, отпил, сказал:
— Ах… замечательно.
Потом:
— Я удивился, когда тебя выпустили из психушки. Уж думал, мы от тебя избавились.
Это я оставил без ответа. Хочет играть грязно — пусть хоть весь изваляется. Из коридора его позвали на игру. Я сказал:
— Ты уж не опаздывай из-за меня.
Он приготовился подняться, сказал:
— Убитый священник — даже не думай в это соваться.
Я поднял руки, сказал:
— С какой стати?
Он мощно отрыгнул, сказал:
— Послушай, Тейлор, и послушай внимательно. Я знаю о тебе все. Говорят, этот ненормальный отец Малачи, который наверняка жарил твою старушку, попросит тебя о помощи.
Хотелось сбить эту наглую улыбку с его рожи, спросить, правда ли, что его мама была общегородским аттракционом. Сказал:
— Если так много знаешь, почему упустил, что у нас с Малачи терки? Не такие, как у нас с тобой, но суть ты понял.
Он наклонился, обдав запахом мяты изо рта:
— А насчет работы охранником можешь забыть. Я им сказал, что с тобой связываться не стоит.
Наблюдая, как меня это тряхнет, он произвел контрольный выстрел, который придерживал до конца.
— А если твоя фирма хочет что-то расследовать, испытать твои навыки дедукции, то у меня кое-что есть.
Ничего хорошего я не ждал, но спросил:
— Да? И что же?
Он выпрямился во весь рост, расправил плечи — перед зеркалом репетировал, — сказал:
— Из канала выловили алкаша. Мы только поняли, что ему было лет пятьдесят. Тебе ничего не говорит? Может, раскроешь для нас, упростишь нам жизнь?
У меня заколотилось сердце. «Джефф», — подумал я.
Стараясь ничего не выдать в голосе, спросил:
— Как ты тогда понял, что это алкаш?
Он выждал, потом:
— По вони.
Как бы сказали американцы, моя тачка уже свалила. Я прошел вдоль подъездной дороги клуба с гудящей головой, думая только одно: «О Боже, если Бог вообще есть, пусть это будет не Джефф».
Остаток утра выяснял, где тело. Утомительно, раздражающе, но главным образом — мучительно. В полпятого был в городском морге, наконец получив разрешение увидеть труп. Я стоял перед металлическим столом с телом, накрытым простыней, в окружении стен казенно-зеленого цвета, не в себе от запахов, настоящих и воображаемых. Санитар нетерпеливо спросил:
— Готовы уже?
Нотка жалобы, но, как бы ни хотелось, избить его было нельзя. Я кивнул, и он, словно какой-то третьеразрядный художник, театрально сдернул простыню — его главный трюк для вечеринок.
Я крепко зажмурился и взмолился, по старинке торгуясь по-католически, прошептал:
— Боже, если это не Джефф, больше никогда не буду курить. Даю слово.
А что у меня еще оставалось? Да и это предложение даже в лучшие времена жалкое, подозрительное. В детстве, если чего-то хочешь — чего-то невозможного, например, нормального отношения матери, — идешь в аббатство, ставишь свечу и торгуешься. Говоришь Пресвятому Сердцу: «Если мама не будет ругаться, я не стану ненавидеть людей».
И тому подобная фигня.
Никогда не помогало. Презирала меня до последнего злобного вдоха — тоже достижение. Я вспомнил Джеффа, его любовь к той девочке, как его глаза загорались от ее улыбки. Вспомнил и его лицо, когда он понял, что переломанное тельце на дорожке — его дочь. И лежала она там — с вывернутой головой, лужицей крови под ухом, — потому, что его лучший друг, я, не уследил.
В нашу самую первую встречу таблички его паба гласили: «"БАД ЛАЙТ" НЕ НАЛИВАЕМ». Он был моего возраста и всегда носил жилет, черные джинсы 501, как Спрингстин, и завязывал длинные седые волосы хвостом. Я был полицейским — меня учили выбивать дурь из мужиков с хвостами. Так и писали в руководстве, раздел № 791: «Мочите хиппи, студентов, леваков».