Я представил себе церковь, где никто не выключил звук и целый оркестр популярных песенок поет в унисон. Кто знает, может, так и хор заменят.
Коди твердо настроился меня просвещать, спросил:
— У тебя же есть интернет?
— Угадай, блин, с трех раз.
После Тома Рида я дошел до канала, смотрел на уток. И скоро, конечно, на темноту. Закрыл глаза, представил, как мимо проплывает тело Джеффа. Каждую ночь на неделе полиция вытаскивала кого-нибудь из воды, в основном — слишком поздно. Диапазон — все городское население. В воду бросались
Студенты
Пьяницы
Сумасшедшие
Одинокие
Девушки
Больные
Здоровые.
Так споем же песню каналов: отдайте ваших бедных и отверженных.
Ни одного священника.
Пока.
Зазвонил телефон, аж сердце в пятки ушло. Я взял трубку, услышал Коди, спросил:
— Что?
— Просто проверяю, босс.
Босс.
— Есть новости? — спросил я.
— Нет, сэр, но у меня все под контролем, ушки на макушке.
Похоже, ему это нравилось, и я удивленно спросил:
— Тебе это нравится?
— Блин, еще как.
Каждый раз, когда казалось, что я в нем разобрался, открыл очередную частичку, он поднимался на новые уровни клише.
— Не звони с отчетами каждый час, понял?
— Радиомолчание, пока не будет объявлен код «красный»?
— Вот именно.
Хотел уже отключиться, когда он спросил:
— А что думаешь о Мэри?
— О ком?
— Дочке хозяйки. Красотка, да?
Я отключился.
Он ее заслуживал.
Сказать по правде, я ревновал.
Утром субботы я позвонил Коди. Ждал целую вечность, наконец:
— Да…
Даже проснуться не успел. Я решил подзакрутить гайки. В смысле, когда ты начальник, это уже твой нравственный долг. Рявкнул:
— Дрыхнешь?
Не успел он ответить, как я услышал смех, женский, и он сказал:
— Эм-м, я перезвоню…
Не перезвонил.
Я шел по утреннему рынку. Был яркий день, вокруг толкучка, хотя ирландцев немного, тем более голуэйцев. Пара из Дании продавала жаренные на гриле колбаски — аромат обволакивал толпу. Я бы соблазнился, если бы не целая очередь. Вместо этого я разглядывал витражные изображения Кладдаха.
И продавец сказал:
— Отпущу по хорошей цене, гав.[27]
Гав!
Господи, Камден-Лок — и вдруг на западе Ирландии. Я заинтриговался, спросил:
— Лондонец?
— Джорди.[28]
— А, понял.
И, хоть убей, больше в голову не лезло ничего, кроме пастушьих пирогов и прочих стереотипов на тему джорди.
— Я здесь уже пять лет, — сказал он.
Привел меня в чувство, и я с огромной оригинальностью спросил:
— И как, нравится?
Он ответил взглядом, полным недоумения, сказал:
— А что тут может не нравиться? Пабы, craic.
Казалось, надо что-то ответить, но зазвонил телефон, и он сказал:
— Вовремя.
Я ответил, готовый устроить Коди разнос, услышал:
— Джек?
— Ридж…
Она плакала, насколько это для нее возможно, сказала:
— Моя машина, она скомпрометирована.
Вместо того чтобы спрашивать, что это значит, сказал:
— Ты где?
— На парковке у собора.
— Жди там, я от тебя в пяти минутах.
Пробиваясь на выход с рынка, заметил в продаже футболки с надписью:
Будет и на твоей улице праздник.
Но нескоро.
Аминь.
Торопясь по Маркет-стрит, заметил газетный заголовок:
И смех, и рейх
Арнольд-таки стал губернатором Калифорнии. В нижней части страницы говорилось, что английская футбольная команда угрожает забастовкой, а если они откажутся ехать в Турцию, вылетят из «Евро-2004». Ирландия через несколько дней играла решающий матч против Швейцарии. Я все это переварил, подумал: «Возвращаюсь к жизни», — какой бы причудливой она ни стала. Перешел мост Сэлмон Уэйр, как раз когда рыбак выловил большую рыбу. Было больно видеть, как такому прекрасному образцу размозжили голову камнем. Cловно дурной знак.
Ридж сидела на низкой ограде вокруг парковки. Кончилась служба, я видел, как люди макают пальцы в святую воду, крестятся, «In anim an Athair… Во имя Отца».
Английский перевод просто не подходил — не мне, не сердцу, где это действительно важно.
Ридж курила.
Я бы меньше удивился, если бы она размахивала обрезом или занюхивала кокс. Подумал: она теперь что, собирается перенимать мои зависимости одна за другой? На ней были белая толстовка, выцветшие джинсы и старые «рибоки». Лицо — измученное.
— Ты в порядке? — спросил я.
Вот можно ляпнуть что-нибудь глупее?