Вы теперь понимаете, почему русские на протяжении столетий упорно не желали заимствовать никакие достижения западной культуры? Нам это было не надо, потому что у нас было православие, которое мы приняли настолько серьёзно, как ни один народ в мире. Православие заменило нам всё.
Почему никогда не существовало и до ныне не появилось русской философии? А зачем она нам, если у нас было богословие? Православное богословие создавало целостную картину мира во всех его проявлениях. После этого у русских не оставалось никаких вопросов, на которые могла бы ответить философия.
Почему у нас не было живописи? Да не видели наши большой ценности в материальном мире, и не хотели морочиться с тем, чтобы его отражать. Ведь мир духовный куда важнее, и вот как раз его–то и научились переносить на плоскость красками с такой ошеломляющей правдивостью, что и доныне душа замирает. Русское создали изумительную иконопись. Андрей Рублёв, Даниил Чёрный, Дионисий живописали не плоть, а дух. И неужели после этого нас можно было соблазнить «говядиной Рубенса»? Тьфу…
Почему у нас не было литературы? А русским не было интересно морочиться с историями из жизни людей. Детально расписывать убогие земные дрязги — что может быть скучнее? Вот если в сердце человеческом горит божественная искра — это да, это интересно. Но об этом рассказывают не романы, а жития. Нам не нужна была литература, когда у нас были жития святых.
Агиография заменила русским не только литературу, но и историографию. История Руси — не история князей, а история святых. Историю, которая отражает мелочные и гнусные политические интриги, русские очень долго не хотели писать, а история русской святости была нам хорошо известна, что куда важнее.
Русские до XVIII века не только сами не пытались создавать самобытную светскую литературу, но и западную решительно не хотели заимствовать, потому что видели в ней опасность для православия. И ведь нисколько в этом не ошибались. Разве Рабле и Бокаччо не растлевали бы русский народный дух? Разве образцы западного суемудрия не разрушали бы в наших душах целостную картину мира? И даже великая и, казалось бы, христианская западная живопись разве не воспевала плоть вместо духа, а тут недалеко и до обожествления плоти, то есть до язычества. Русские нисколько не ошибались, считая это всё опасным для духовного состояния народа.
С поразительным и никогда, кажется, не виданным в истории стоицизмом Русь замкнулась в себе и не отвечала на стук только бы ничем не повредить родному и бесценному православию. Ради сохранения православия в чистоте Русь принесла неисчислимые жертвы, отказалась от многого не столь уж и вредного, отреклась от достижений культуры, значительная часть которых в общем–то православию и не противоречила. Но не бывает служения без жертв. Любой человек, определяющий жизненные приоритеты, вынужден отрекаться от чего–то хорошего, но не самого для его главного.
Иногда, конечно, немного обидно. Кому было бы плохо, если бы Нестеров и Васнецов появились у нас не в XIX, а в XVI веке? Они бы тоже на свой манер послужили Церкви, и «манер» у них был вполне православный. Но если бы мы тогда отворили ворота светской культуре, полезла бы прежде всего «говядина Рубенса». То же самое и с литературой, и с философией. Русские отрекались от хорошего, ради наилучшего.
Нужно было время, нужны были века для того, чтобы православие вошло в нашу плоть, для того, чтобы слова «русский» и «православный» стали синонимами. Иван Грозный как–то сказал: «Нам греки — не Евангелие, у нас вера русская». Свершилось. Некогда заимствованная нами вера стала нашей, исконной. Наше национальное самосознание опиралось уже не на греческую, а на русскую православную традицию. С той поры уже ничто не могло разлучить Русь и Православие. И то ещё не сразу пришло время «рубить окно» в Европу. И то мы много потеряли от столкновения с западной культурой, и судорожные попытки создать свою светскую культуру на основе западной, далеко не всегда были на пользу русскому национальному самосознанию. Но мы в общем–то устояли, Россия осталась православной. А вот если бы мы обратились к европейскому опыту на несколько столетий раньше, могли бы вообще потерять своё национальное лицо, превратившись в народ–лакей, единственное историческое предназначение которого — чистить европейские сапоги.
Теперь не трудно ответить на вопрос, в чём главный русский талант. Русские обладают повышенной религиозной чувствительностью. Мы религиозно талантливы. И наше главное преимущество перед народами европейскими в том, что мы гораздо религиознее, чем они. На этом таланте основано и главное историческое предназначение русского народа — быть хранителем православия, как высочайшей духовной ценности, которую в такой глубине и чистоте ни один народ мира не оказался в состоянии сохранить.