И вот в пятницу, около двенадцати часов дня, я направился в контору «Мэй и Примроуз», захватив золотистую орхидею циприпедиум, которая лежала теперь в плоской жестяной коробке. Для своего посещения я выбрал неудачное время, так как на вопрос, можно ли увидеть мистера Мэя, получил ответ, что он на выезде, оценивает растения.
– В таком случае я хотел бы видеть мистера Примроуза, – сказал я.
– Мистер Примроуз в аукционном зале, – бросил клерк, казавшийся очень занятым.
– А где это? – спросил я.
– За дверью налево, потом опять налево и под часы, – буркнул клерк, захлопывая окошечко.
Раздраженный такой грубостью, я едва не отказался от своей затеи. Впрочем, одумавшись, я все же пошел в указанном направлении и через пару минут попал в узкий коридор, ведущий в большой зал. Новичков этот зал удивлял до глубины души. Первое, что бросилось мне в глаза, было объявление на стене, запрещающее посетителям курить трубку. «Странные растения эти орхидеи, если отличают сигарный дым от трубочного», – подумал я, переступая порог. Длинный стол слева заставили горшками с самыми красивыми цветами, какие я когда-либо видел, – они поражали своим разнообразием. Столы вдоль стен завалили сухими корневищами, тоже, по-видимому, орхидейными. Моему неопытному глазу все эти корни казались не стоящими и пяти шиллингов: сухие же, мертвые.
Посреди зала высилась трибуна, за которой восседал джентльмен с очень приветливым лицом. Он так быстро вел аукцион, что клерк рядом с ним едва успевал записывать покупателей. Перед трибуной за столом в виде подковы сидели покупатели. Край стола никто не занял, так что носильщики могли выставлять цветы для каждого нового лота. На столике у самой трибуны уместили еще горшков двадцать с орхидеями; цветы были еще красивее, чем на большом столе. Судя по объявлению, их намеревались продавать ровно в половине второго. По всему залу тут и там стояли группы мужчин (всех дам усадили), большинство с орхидеями в петлице. Это, как я впоследствии выяснил, были продавцы и любители орхидей. Доброжелательные на вид орхидисты очень мне понравились.
Зал тоже казался чрезвычайно уютным, особенно по контрасту с улицами, тонувшими в ужасном лондонском тумане. Я пробрался в угол, чтобы никому не мешать, и наблюдал за аукционом. Вдруг чей-то приятный голос спросил, не желаю ли я заглянуть в каталог. Я посмотрел на говорившего и сразу почувствовал к нему чрезвычайную симпатию (я уже говорил, что принадлежу к людям, для которых первое впечатление очень важно). Рядом со мной сидел невысокий джентльмен, хорошо сложенный, крепкий с виду. Его трудно было назвать красавцем – обычный англичанин, лет двадцати четырех или двадцати пяти, светловолосый, голубоглазый, обаятельный. Я сразу понял, что передо мной милейший человек и добрая душа. В петлице его поношенного твидового костюма красовалась орхидея – знак принадлежности ко всей этой компании. Как ни странно, грубый костюм шел к румянцу и взъерошенным волосам незнакомца. По правде говоря, я видел его растрепанную шевелюру, потому что он сидел на своей шляпе.
– Благодарю вас, но я пришел сюда не покупать. Я мало смыслю в орхидеях, – пояснил я, – за исключением некоторых видов, встречавшихся мне в Африке, и вот этой. – Я похлопал по жестяному ящику, который держал в руках.
– Африканские орхидеи меня очень интересуют, – сказал молодой человек. – Что у вас в этом ящике, растение целиком или только цветы?
– Всего один цветок. Он принадлежит не мне. Мой африканский друг просил меня… впрочем, это длинная история, которая вряд ли вас увлечет.
– Напротив. Судя по величине, у вас там стебель или бутон цимбидиума.
Я отрицательно покачал головой:
– Мой друг называл его иначе – циприпедиумом.
Молодой человек чрезвычайно удивился.
– Один цветок циприпедиума в целом ящике? Настолько крупный?
– Да, по словам моего друга, это самый крупный циприпедиум на свете из всех, что когда-либо были найдены. Около двадцати четырех дюймов от края одного бокового лепестка, – кажется, так он их называл, – до края другого, ширина чашечки около фута.
– Двадцать четыре дюйма в поперечнике и фут в чашелистике! – потрясенно воскликнул молодой человек. – И это циприпедиум! Сэр, вы шутите?!