Кормия едва могла разобрать, что он говорил, но инстинктивно поняла: последнее, что следует сделать — это предложить принести ему самокрутку, которую он всегда курил.
— Чем я могу помочь тебе? — Фьюри начал облизывать свои пересохшие губы, и она спросила:
— Хочешь воды?
— Я принесу, — сказала Лейла, направляясь в ванную.
— Спасибо, сестра. — Кормия посмотрела через плечо. — Принеси заодно несколько полотенец.
— Хорошо.
Когда Лейла исчезла за занавесью в противоположной стороне комнаты, Фьюри закрыл глаза, а его голова заметалась на подушке. Внезапно его речь стала связной:
— Сад… сад, заросший сорняками… О, Боже, плющ… он повсюду… им покрыты статуи.
Когда вернулась Лейла с кувшином, чашей и полотенцами, Кормия обратилась к ней:
— Спасибо. А теперь оставь нас, пожалуйста, сестра моя.
У нее возникло ощущение, что его состояние только ухудшится, и он не захотел бы, чтобы кто-либо наблюдал за его галлюцинациями.
Лейла поклонилась.
— Что мне сказать Избранным, когда я появлюсь на трапезе?
— Передай, что он отдыхает после вашего соединения и ему требуется время для себя. Я позабочусь о нем.
— Когда мне вернуться?
— Скоро начнется сонный цикл?
— После молитв Thideh.
— Верно. Возвращайся после того, как все улягутся. Если лихорадка продолжится… мне нужно будет отправиться на ту сторону и позвать доктора Джейн, и тебе придется остаться с ним.
— Позвать кого?
— Целительницу. Иди. Сейчас. Восхвали пред другими достоинства его тела и твоего статуса. Во всеуслышание. — Кормия погладила волосы Фьюри. — Чем громче, тем лучше для него.
— Как пожелаешь. Я вернусь.
Кормия дождалась, когда уйдет сестра, потом попыталась напоить его. Он был совсем не в себе, не в силах глотать, сосредоточившись на том, что она подносила к его губам. Сдавшись, Кормия намочила полотенце и прижала его к лицу Фьюри.
Его глаза распахнулись, лихорадочный взгляд обратился к ней и настойчиво следил все время, пока она промокала его лоб.
— Сад… полный бурьяна, — сбивчиво бормотал он. — Полный бурьяна.
— Шшш… — Она опустила полотенце в чашу, охлаждая его. — Все хорошо.
Отчаянно вздыхая, он простонал:
— Нет, он покрыт им, повсюду. Статуи… их нет… меня нет.
Ужас в желтых глазах заставил похолодеть ее кровь. У него были галлюцинации: очевидно, он ничего не соображал, но что бы он там не видел, это было для него реальным… он все больше волновался, его тело извивалось на белых простынях.
— Плющ… о, Боже, он приближается ко мне… по всей моей коже…
— Шшш… — Возможно, в одиночку она не справится. Может… Но, если проблема в его голове, тогда… — Фьюри, послушай меня. Если плющ разрастается на чем-то, то нужно это расчистить.
Конвульсии немного ослабли, его взгляд стал чуть более сосредоточенным.
— Мы… можем?
Она подумала о садовниках на той стороне.
— Да. Мы избавимся от него.
— Нет… не выйдет. Он победит… он…
Она наклонилась вниз, нависла над его лицом.
— Кто сказал?! — Казалось, ее властный тон привлек его внимание. — А сейчас скажи мне, откуда мы начнем вырезать его?
Когда он замотал головой, она ухватила его рукой за подбородок.
— С чего мы начнем?
Он моргнул при ее команде.
— Э… хуже всего на статуях четырех этапов взросления…
— Хорошо. Значит, начнем с них. — Она попыталась представить четыре этапа… младенчество, юность, зрелость, старость. — Мы начнем с ребенка. Какие инструменты будем использовать?
Праймэйл закрыл глаза.
— Ножницы. Возьмем садовые ножницы.
— И что мы с ними сделаем?
— Плющ… плющ обвивает статуи. Больше… не видно лиц. Он… душит статуи. Они — в неволе… они не могут видеть… — Праймэйл начал плакать. — О, Боже. Я не могу больше видеть. Я никогда не мог видеть… сквозь сорняки в этом саду.
— Останься со мной. Послушай меня… мы все изменим. Вместе мы исправим это. — Кормия взяла его руку и прижалась к ней губами. — У нас есть ножницы. Вместе мы разрежем плющ. И мы начнем со статуи ребенка. — Она почувствовала прилив сил, а он сделал глубокий вдох, словно готовясь к серьезной работе. — Я сниму плющ с детского лица, а ты разрежешь ветви. Ты меня видишь?
— Да…
— Ты можешь видеть себя?
— Да.
— Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты отрезал эту часть плюща. Сделай это. Сейчас же.
— Да… Я отрежу… да.
— Складывай отрезанное на землю, у своих ног. — Она смахнула волосы с его лица. — А сейчас режь снова… и снова…
— Да.
— И снова.
— Да.
— Сейчас… сейчас тебе видно лицо статуи?
— Да… да, я вижу лицо ребенка… — Слезинка пробежала по его щеке. — Я вижу его… я вижу… себя в нем.
Тем временем в доме Лэша Джон замер на лестнице и решил что, возможно, его мозг закоротило от раздражающего фактора в виде тюдоровского дизайна.
Ведь не может быть, чтобы внизу на полу вестибюля, скрестив ноги, сидел Лэш, а вокруг него кружилась неясная клякса.
Пока мозг пытался отличить реальность от абсолютно невозможного бреда, Джон заметил, что сладость детской присыпки витала в воздухе, почти окрашивая его в розовый. Боже, он не затмевал тошнотворный запах смерти… а усугублял ужасную гниющую вонь. Его всегда тошнило от этого запаха, потому что он был словно предвестником смерти.
В эту секунду Лэш взглянул на него. Он казался столь же шокированным, как и Джон, но потом на его лице медленно расцвела улыбка.
Голос парня из вихря поднялся вверх по лестнице, и казалось, он преодолел дистанцию больше, чем в несколько десятков ярдов между ними.
— Ну, здравствуй, малыш Джон. — Смех был знакомым и чуждым одновременно, и сопровождался странным эхо.
Джон схватился за пистолет, прочно взяв его двумя руками, как его учили, и направил на того, кто сидел внизу.
— Скоро увидимся, — сказал Лэш, становясь двухмерно-плоским изображением самого себя. — Я передам привет от тебя своему отцу.
Его фигура замерцала, а потом и вовсе исчезла, поглощенная искривленным потоком.
Опустив оружие, Джон убрал его в кобуру — обычный жест, когда не в кого стрелять.
— Джон? — Топот ботинок Куина раздался на лестнице позади него. — Ты что, мать твою, делаешь?
«Не знаю… мне показалось, что я видел…»
— Кого?
«Лэша. Я видел его там, внизу. Я… ну, мне показалось, что я его видел».
— Оставайся здесь. — Куин достал свою пушку и сбежал по лестнице, окидывая взглядом первый этаж.
Джон медленно спустился в вестибюль. Он видел Лэша. Ведь так?
Куин вернулся назад.
— Все чисто. Слушай, поехали домой. Ты плохо выглядишь. Хотя бы ел сегодня? И, если уж заговорили об этом, когда ты в последний раз спал?
«Я… я не знаю».
— Верно. Мы уходим.
«Я могу поклясться…»
— Сейчас же.
Когда они материализовались во внутренний дворик особняка, Джон подумал, что его приятель был прав. Может, ему нужно взять еды и…
Они не добрались до дома. Сразу же после их появления из парадных двойных дверей особняка начали выбегать братья один за другим. На них всех было навешано столько оружия, что их можно было смело назвать народным ополчением.
Роф пригвоздил его и Куина жестким взглядом из-под своих очков.
— Вы двое. В Эскалейд с Рейджем и Блэем. Вам нужно еще оружие?
Когда они оба покачали головами, король дематериализовался вместе с Вишесом, Бутчем и Зейдистом.
Они сели во внедорожник, и Джон показал Блэю, сидевшему на пассажирском сидении спереди: «Что происходит?»
Рейдж надавил на газ. Когда Эскалейд взревел, и они выехали из внутреннего двора, брат сухо сказал:
— Визит старого заклятого друга. Из тех, кого вы бы пожелали никогда больше не встречать.
Глава 48
Сон… галлюцинация… чтобы там ни было, но оно казалось таким реальным. Полностью, от начала и до конца.
Находясь в заросшем саду дома своей семьи в Старом Свете, под яркой полной луной, Фьюри потянулся к голове статуи, олицетворяющей третий жизненный этап, убирая ветви плюща с глаз, носа и рта мужчины, который c гордостью держал на руках своего ребенка.